— Имя, фамилия?
— Я же вчера только говорил. Но если уважаемому начальнику угодно, могу повторить.
— Повторяю, ваше имя и фамилия? — повысил голос полковник. Буфетчик испуганно вздрогнул.
— Закир Зарипов.
— Гражданин Зарипов, я должен сообщить вам, что вы арестованы.
Буфетчик резко покачнулся, как от сильного удара. Минуты три стоял, широко разинув рот, выпучив глаза. Потом губы его непроизвольно прошептали: «Арестован!» Видя состояние буфетчика, полковник продолжил свою яростную атаку. Теперь он не словами, не голосом, а взглядом уничтожал врага. Столько ненависти, презрения, брезгливости было в его взгляде, что я сам не узнавал вчерашнего доброго, тихого Салимджана-ака.
— Простите, — опомнился наконец буфетчик, — не могу ли я узнать, за что вы арестуете меня?
— Обязательно узнаете. Двадцать второго марта сего года Городская торговая инспекция обнаружила в заведуемом вами буфете четырнадцать бутылок коньяка, разбавленных дешевым вином, не так ли?
— Нет, нет, тут какая-то ошибка, недоразумение…
— Вот акт! — Полковник протянул Зарипову акт, от которого тот попятился, точно от змеи, и стукнулся спиной о стену.
— Да, я вспомнил. Была такая оплошность. Но меры приняты: мне дали выговор…
— За это преступление вы должны быть привлечены к уголовной ответственности по сто девяносто восьмой статье Уголовного кодекса Узбекской ССР.
— Но я оправдал себя честным трудом.
— Десятого февраля, при проверке вашего буфета дружинниками, вы обсчитали клиента на один рубль двадцать копеек.
— Нет, нет, гражданин полковник, я просто ошибся тогда. В тот день я болел, на работу вышел с температурой!
— Вот акт с вашей подписью!
— Но я просил прощения перед товарищеским судом и мне дали выговор.
— За это преступление вы должны быть привлечены к уголовной ответственности по статье сто девяносто семь Уголовного кодекса Узбекской ССР. Гражданин Зарипов, вы арестованы.
Квадратный буфетчик в этот миг стал похож на воздушный шар со спущенным воздухом: весь поник, сморщился, стал даже как-то меньше и тоньше. Он забился в угол, как напроказивший ребенок, который боится наказания, и коленки его дрожали так, что стукались друг о дружку. Потное недавно лицо его посинело, как помидорина после заморозков. «Про-про-ро…» сказал он и, не справившись с непослушным языком, замолчал. Кинул на меня затравленный взгляд, потом перевел его на окно. Из глаз вот-вот брызнут слезы. Наконец он вытянул шею, на которой ходуном ходил кадык, и жалобно пропищал:
— Простите, можно у вас спросить?
— Спрашивайте!
— Не могу я узнать, где вы достали эти акты?
— Вчера вечером их принес в милицию ваш директор Адыл Аббасов.
— Гад!
— Разговор окончен. Закрывайте буфет.
Салимджан-ака поднялся, начал собирать бумаги со стола и укладывать в портфель.
— Подождите! — поспешно вскричал буфетчик. — Я хочу сказать кое-что.
— Это ни к чему. Вы вчера сказали все, что хотели, — полковник равнодушно направился к двери.
— Нет, нет, я вчера обманул вас и всех членов комиссии. Я лгал. А теперь, когда этот гад меня продал — что же, я буду хлопать ушами?! Как бы не так. Это он подучил нас, чтобы оклеветать товарища Кузыева. Этот человек самый гнусный, подлый, мерзкий тип. Взяточник и взяткодатель высшей марки. Он и Городскую торговую инспекцию оклеветал, и дружинников… Они просто избегают теперь появляться у нас…
О-о, так вот где, оказывается, зарыта собака!
А буфетчик все продолжал обличать своего директора. С его слов мы узнали, что «разнесчастный» директор имеет два особняка в разных районах города, «Волгу», оформленную на чужое имя. С поваров он ежедневно сдирал по пятьдесят рублей, а с буфетчика — шестьдесят. Если повара не успевали к вечеру подготовить нужную сумму, Адылов заставлял их испечь пирожки и продавать на вокзале.
Управляющий районным трестом столовых, назначая директоров, непременно советовался с Аббасовым, до того боялся его. Этот же «несчастненький», якобы, сбил с пути и самого буфетчика, научив разбавлять спиртные напитки, разным другим махинациям.
— Дети есть? — вдруг перебил Салимджан-ака.
— Шестеро, товарищ начальник, мал-мала меньше.
— Жена работает?
— Не работает. Болеет. У нее астма.
— Сможешь изложить на бумаге все, что говорил сейчас?
— Смогу, а как же? Этот подлец меня продал, а я буду смотреть? Все напишу о нем, как есть. А вот за эти акты он тоже содрал с меня куш — обещал замять дело. Пришлось отдать те деньги, которые собирал, чтобы отправить жену на курорт. Все до копейки загреб, негодяй. Я… я…
— Не хнычь! — прикрикнул на него Салимджан-ака. Он был зол по-прежнему. — Садись, пиши объяснительную.
Поначалу дело у буфетчика не клеилось: дрожали руки, строчки соскакивали вниз или ползли вверх, он то и дело зачеркивал написанное. Выпив стакан воды, несколько успокоился, стал писать ровнее. Закончив писать, встал и обратился к полковнику:
— Товарищ начальник, если вы разрешите, я бы съездил, попрощался с семьей.
— Это ни к чему, — буркнул Салимджан-ака. — Можешь идти. Мы пока оставляем тебя на свободе.
— Это правда, товарищ начальник?
— Да, но с условием, что будешь работать честно, без махинаций.
— Клянусь!..
— О нашем разговоре Аббасову ни гу-гу.
— Буду нем, как могила.
Квадратный буфетчик с удивительным проворством выбежал из комнаты, он походил на птицу, освобожденную от пут. Проводив взглядом Зарипова, я спросил полковника, правда ли это, что акты принес сам Аббасов.
— Не думай, что Аббасов такой же растяпа, как ты сам. Акты я извлек из архивов Городской торговой инспекции и горотдела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83