Он улыбнулся и пытливо посмотрел на нее. Мэри-Кейт даже не двинулась с места.
— Значит, хотите поставить опыт на мне?
Сент-Джон протянул палец и дотронулся до ее губы. Усмехнулся, увидев, что она снова вспыхнула, наполнившись теплом его взгляда, который и отталкивал, и манил.
Он наклонился к ней, почти коснувшись губами ее губ, но отодвинувшись на расстояние дыхания. Нежно очертил пальцами ее подбородок, провел по шее вниз и вернулся назад, тронув мочку уха.
— Алиса рассказала вам, как легко меня можно совратить?
Она непонимающе смотрела на него. Только величайшая актриса могла изобразить такое смущение.
— Я, признаюсь, изменял жене, Мэри-Кейт, — лениво проговорил Сент-Джон, перебирая пряди волос над ее виском.
Интересный цвет, яркий и богатый, как первый проблеск утренней зари.
— Но я сделал это только тогда, когда она отдала предпочтение чужой постели, — прошептал он.
Как манит его эта совершенная кожа, мягкая, нежная.
— И то не сразу. Разве такое уж преступление, если вы окажетесь в моей постели, Мэри-Кейт?
— Я хочу только поцелуя.
Тихий всплеск слов. Он сжал ее голову, запустив пальцы в густую массу волос. Одна за другой выпали шпильки, и пряди рассыпались по плечам, подчиняясь настойчивым пальцам.
— Но, Мэри-Кейт, глазурь не заменит пирога.
В запертой комнате в конце восточного коридора, рядом с кухней, находилась комната пряностей, где хранились специи для приготовления пищи. Кориандр, тмин, кардамон, черный перец, паприка — все было аккуратно разложено в снабженные этикетками стеклянные банки. Бок о бок стояли там молотый перец чили, порошок карри, куркума, мускатный орех, корица, имбирь, гвоздика Валюта империи Сент-Джона.
А от Мэри-Кейт исходил тончайший аромат, принадлежащий женщине нежной, желанной, неуловимый, будоражащий, таинственный запах. Он вдохнул его, победитель, чувствующий себя побежденным ее молчанием и напряженным ожиданием.
Она не сводила с него широко раскрытых глаз. От ее взгляда его тело запылало. Словно она мысленно поцеловала его своими мягкими полными губами, словно соприкоснулись их языки, и его рот накрыл ее губы жадным, голодным поцелуем.
А ведь он еще не дотронулся до нее. — Алиса послала вас в качестве утешения, Мэри-Кейт? Возмещение за украденное у меня доброе имя? Мне оставить вас себе вместо моей неверной жены? — уже не в первый раз спросил он.
Она не успела ответить, потому что его губы тихо соединились с ее губами. Сокровенное движение узнавания. Возможно, так жрец в последний раз прикасается к своей жертве, прежде чем нанести роковой удар. У нее был вкус гвоздики и Мэри-Кейт.
Мягкие и чуть влажные губы, как будто пробуешь самый запретный плод. Вряд ли достаточно одного прикосновения языком. Ему захотелось впиться в нее так, чтобы завтра утром, проснувшись, она ощутила на губах его вкус.
Приподняв ее лицо, он отдал его, словно жертву, своему горячему языку. Губы Мэри-Кейт сразу же открылись ему навстречу, покоряясь его натиску.
Она издала тихий звук, выражая удовольствие, словно попробовала что-то необыкновенно вкусное, — засахаренные фрукты, вишни в сиропе или заморские сласти. Арчер улыбнулся бы этому звуку, если б не стремился, уже с меньшей осторожностью и с большей жадностью, пробовать ее дальше. Она распалила его до крайности. Девственница она или нет? Он ничего не знал и не хотел знать.
Он познавал ее так, как узнают друг друга любовники: по вкусу губ, по изгибу рта, по мягкой коже и гладкой эмали зубов. Он познавал ее, как собственный разум. Запоминал ее рот, губы, дыхание так, чтобы она стала частью его.
Наконец он оторвался, чуть отодвинулся и провел языком по ее губам, будто остужая их. Она всхлипнула, слабо протестуя. Он закрыл глаза и прижал ее голову к своей груди.
Возбуждение причиняло ему боль, одновременно приятную и требующую разрешения. Кровь пульсировала, откликаясь на этот зов, дыхание вспарывало грудь, каждый мускул готовился к проникновению. Он не животное, не существо, наделенное примитивными желаниями и лишенное разума, но сейчас говорили только чувства, инстинкт, древний, как человечество, требовал, чтобы он соединился с нею, разжал притиснутые к его груди кулаки и положил ее ладони на свою обнаженную грудь. Она вопьется в него ногтями, он оставит ей отметины своим ртом. Она будет теплой, влажной и зовущей… лоно, ожидающее семени, от которого мечтает освободиться его тело. Он отступил, отошел от нее.
— Вы хотели только этого, Мэри-Кейт? Поцелуя? Она непонимающе смотрела на него, губы приоткрылись, за ними мерцали белые зубы. Как хочется прижаться губами к ее губам, языком обвести их контур, коснуться их нежной лаской! Он никогда не испытывал ничего подобного. Как вдохнуть в нее свои желания, чтобы его слова стали частью ее дыхания, проникли в кровь?
Несмотря на расширившиеся от испуга глаза, она не убежала, не оттолкнула его даже тогда, когда он взял ее за локти и притянул к себе. Только тихий вздох сорвался с ее губ, но не в знак протеста, а в знак согласия.
Он чувствовал себя волком, изголодавшимся, пережившим нелегкую, длинную зиму, когда она безропотно, как ягненок, стояла в кольце его рук и ее кровь пылала и пульсировала. Схватить бы Мэри-Кейт, как волк хватает свою добычу. Не из жадности или по злобе, а для того, чтобы выжить. Он понял, что если отвергнет ее, не утолит голода ее плотью, то умрет.
Он склонился и прижался губами к ее шее, где быстро и сильно билась жилка. Она вздохнула, явно подчиняясь, приглашая его, и Сент-Джон улыбнулся. Он отпустил ее локти и положил руки ей на талию, туго затянутую и надежно охраняемую корсетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88