- Никаких, ваша милость, - удрученно ответил малый. - Потому что и не приходилось пока что быть в услужении.
Д'Артаньян подумал, то они находятся в одинаковом положении: этот малый никогда не нанимался в слуги, а сам он никогда слуг не нанимал. Однако, не желая показать свою неопытность в подобных делах, он с задумчивым видом покачал головой и проворчал:
- Нельзя сказать, что это говорит в твою пользу...
- Ваша милость, испытайте меня, и я буду стараться! - воскликнул Планше. - Честное слово!
- Ну что ж, посмотрим, посмотрим... - процедил д'Артаньян с той интонацией, какая, по его мнению, была в данном случае уместна. - Чем же ты, в таком случае, занимался?
- Готовился стать мельником, ваша милость. Так уж получилось, что я родом из Нима...
- Гугенотское гнездо... - довольно явственно пробормотал хозяин.
- Ага, вот именно, - живо подтвердил Планше. - Доброму католику там, пожалуй что, и неуютно. Вот взять хотя бы моего дядю... Он, изволите ли знать, ваша милость, поневоле притворялся гугенотом, так уж вышло, куда прикажете деваться трактирщику, если ходят к нему в основном и главным образом гугеноты? Вот он и притворялся, как мог. А потом, когда он умер и выяснилось, что все эти годы он был добрым католиком, гугеноты его выкопали из могилы, привязали за ногу веревкой и проволокли по улицам, а потом сожгли на площади.
- Черт возьми! - искренне воскликнул д'Артаньян. - Куда же, в таком случае, смотрели местные власти?
- А они, изволите знать, как раз и руководили всем этим, - поведал Планше. - Вы, ваша милость, должно быть, жили вдалеке от гугенотских мест и плохо знаете, что там творится... Особенно после Нантского эдикта, который они считают манной небесной...
- И что же дальше?
- А дальше, ваша милость, не повезло уже мне. Вам не доводилось слышать сказку про мельника, который на смертном одре распределил меж сыновей наследство таким вот образом: одному досталась мельница, второму - мул, а третьему - всего-навсего кот?
- Ну как же, как же, - сказал д'Артаньян. - В наших местах ее тоже рассказывали...
- Значит, вы представляете примерно... Вообще-то, у нас было не совсем так. Надо вам сказать, двух моих младших братьев отец отчего-то недолюбливал, бог ему судья... И мельницу он оставил мне, старшему, а им - всего-то по двадцать пистолей каждому. Только им такая дележка пришлась не по нутру. Хоть отец мой и был открытым католиком и нас, всех трех, так же воспитывал, но мои младшие братья, не знаю уж, как так вышло, вдруг в одночасье объявились оба самыми что ни на есть гугенотами...
- Постой, постой, - сказал д'Артаньян, охваченный нешуточным любопытством. - Начинаю, кажется, соображать... А ты, значит, в гугеноты перекинуться не успел?
- Не сообразил как-то, ваша милость, - с удрученным видом подтвердил Планше. - Ни к чему мне это было, не нравятся мне как-то гугеноты, уж не взыщите... Ну вот, и поднялся страшный шум: завопили младшенькие, что, дескать, поганый папист, то бишь я, хочет подло обворовать честных гугенотов. Мол, отец им мельницу завещал, а я его последнюю волю истолковал превратно. И хоть было завещание по всей форме, на пергаменте составленное, только оно куда-то вдруг запропало - стряпчий наш был, как легко догадаться, гугенотом.
И свидетели объявились, в один голос доказывали, что сами при том присутствовали, как мой покойный батюшка торжественно отрекался и от папизма, и от меня заодно, а наследство передавал младшим... Ну что тут было делать? Еле ноги унес. Тут уж было не до мельницы - убраться б целым и невредимым... Хорошо еще, прихватил отцовского мула, решил, что, коли уж меня мельницы лишают, мула я, по крайней мере, имею право заседлать... Подхлестнул животину и помчал по большой дороге, пока не опомнились... Вот и вся моя история, коли поверите на слово...
- Ну что же, - величественно заключил д'Артаньян. - Лицо у тебя располагающее, и малый ты вроде бы честный... Пожалуй, я согласен взять тебя к себе в услужение, любезный Планше. Вы можете идти, - отпустил он хозяина плавным мановением руки, и тот сговорчиво улетучился из обеденного зала.
Видя молчаливую покорность хозяина, Планше взирал на нового хозяина с нескрываемым уважением, что приятно согревало душу д'Артаньяна. Новоиспеченный слуга, кашлянув, позволил себе осведомиться:
- Вы, ваша милость, должно быть, военный?
- Ты почти угадал, любезный Планше, - сказал д'Артаньян, - во всяком случае, в главном. Я еду в Париж, чтобы поступить в мушкетеры его величества... или, как повернется, в какой-нибудь другой гвардейский полк. Наше будущее известно одному богу, но многое зависит и от нас самих. А потому... Скажу тебе по секрету, что я намерен взлететь высоко и имею к тому некоторые основания, как подобает человеку, чье имя вот уже пятьсот лет неразрывно связано с историей королевства. Скажу больше, я глубоко верю, что именно мне суждено возвысить его звучание...
Он готов был и далее распространяться на эту всерьез волновавшую его тему, но вовремя подметил тоскливый взгляд Планше, прикованный к остаткам трапезы. На взгляд бедного гасконского дворянина, там еще оставалось достаточно, чтобы удовлетворить голодный желудок - и на взгляд Планше, очень похоже, тоже. А посему, оставив высокие материи, д'Артаньян озаботился вещами не в пример более прозаическими, распорядившись:
- Садись за стол, Планше, и распоряжайся всем, что здесь видишь, как своим.
Планше не заставил себя долго упрашивать, он проворно уселся и заработал челюстями. Д'Артаньян, заложив руки за спину, задумчиво наблюдал за ним. С набитым ртом Планше промычал:
- Ваша милость, у вас будут какие-нибудь приказания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19