Толпа придворных теснилась во всякое время в этом роскошном доме. Альфонс был самый первый и постоянный посетитель. У него были даже свои комнаты в отеле Кастельмелора, и самая лучшая комната, после комнаты графа, носила название комнаты короля.
В тот день, когда происходили только что описанные нами события, и в то самое время, когда монах оставлял свой монастырь, король давал аудиенцию в отеле Кастельмелора. Весь двор собрался там.
Тут были и лорд Ричард Фэнсгоу, и дон Цезарь Одиза, маркиз де Ронда, испанский посланник, и Аларкаоны, и дон Себастьян Менезес, и еще несколько дворян, вошедших в близкие сношения в Кастельмелором. Затем шли мещане, занимавшие дворянские должности, потому что в этом отношении, несмотря на свою гордость, Кастельмелор принужден был последовать примеру Конти.
Между всеми этими придворными только некоторые осмеливались носить на шляпах микроскопическую звезду рыцарей Небесного Свода. Этот орден совсем не пользовался расположением графа, и лучшие дни его, казалось, уже прошли.
Альфонс, напротив того, оставался геройски верен старой затее. Он горько, при всяком случае, сожалел о прекрасных охотах, которые он вел по ночам в своем добром городе Лиссабоне и постоянно занимал своего фаворита, умоляя его хоть раз устроить это удовольствие. Но Кастельмелор под разными предлогами избегал исполнения этой просьбы. Он знал, с одной стороны, что королевский патруль не любит его, и не хотел, чтобы его влияние снова возродилось. С другой стороны, ему было известно о глухом и угрожающем брожении, царствовавшем в народе. Искра могла зажечь страшный пожар. Кто знает, может быть, в настоящем положении дел, на веселые крики королевской охоты ответил бы страшный вопль всеобщего возмущения!
С летами Альфонс не окреп физически. Напротив, здоровье его ослабело, тогда как бедный разум все больше и больше путался. Он едва мог пройти, хромая, несколько шагов, и вся его наружность вызывала сострадание. Его безумие спасало его от горя. Он пел и танцевал на краю пропасти.
В этот день он был особенно весел. Его физические боли немного уменьшились, и он старался употребить это счастливое состояние как можно лучше.
Кастельмелор, бывший иногда добрым повелителем, согласился на королевский каприз, состоявший в том, чтобы сделать официальный прием в отеле. Все, кто имел какое-то отношение ко двору, были приглашены.
Альфонс сидел на возвышении, похожем на трон, а у ног его лежали две собаки, внуки знаменитого Родриго, о котором мы упоминали в начале рассказа. Рядом с королем, небрежно развалясь в кресле, сидел Кастельмелор.
Каждый из гостей по очереди подходил к королю.
Испанский посланник был принят любезной улыбкой.
— Дон Цезарь, — сказал Альфонс, — я отдал бы Эустрамадуру за ваше андалузское имение. Какие там быки, дон Цезарь, какие быки!
— У меня еще их достаточно, — отвечал испанец, — и все до последнего к услугам вашего величества.
— Хорошо, — сказал король, — в вознаграждение за это я сделаю вас рыцарем Небесного Свода.
Дон Цезарь сделал гримасу и отошел. После него подошел Фэнсгоу.
— Я вас избавляю от целования моей руки, — еще издали закричал Альфонс. «Матерь Божия, — прибавил он в полголоса, — этот собака англичанин отчаянно хромает. Я бы повесился, если бы так хромал!» — Милорд, как здоровье нашей сестры Катерины?
— Ее величество, королева английская, славится отличным здоровьем.
— А этот дуралей Карл, наш зять?
— Его величество король, если эти слова вашего величества указывают на него, обладает таким здоровьем, которое нужно для счастья Англии.
— Да! — сказал Альфонс. — Но, милорд, мне это все равно… Скажите мне, много ли горбатых в Англии безобразнее вас?
Англичанин позеленел.
— Ваше величество, — сказал он, стараясь улыбнуться, — делает мне честь, обращаясь со мной так фамильярно. Я боюсь, как бы не возбудить зависти в окружающих.
Альфонс улыбнулся и сделал усталый жест.
В ту минуту, как англичанин поворачивался, чтобы вернуться на свое место, он нос к носу столкнулся с входившим монахом.
— Что нового? — шепотом спросил Фэнсгоу.
— Ш-ш! — отвечал монах. — Я вам отвечу завтра, милорд-посланник… И Бог знает, с каким титулом придется обращаться к вам завтра!
Лицо Фэнсгоу прояснилось, на нем снова появилась обычная насмешливая улыбка, а в глазах, против воли, сверкнула молния алчной надежды.
Глава XXI. ОРУЖИЕ МОНАХА
Монах продолжал медленно подвигаться, высоко держа голову под опущенным капюшоном; толпа придворных раздвигалась перед ним с почтением, смешанным с боязнью.
Подойдя к королю, он остановился и сложил ладони перед грудью.
— Да благословит Бог ваше величество! — сказал он.
— Сеньор монах, — отвечал Альфонс, — я от всего сердца желаю вам того же. Да благословит Бог ваше преподобие!
Может быть, в сотый раз придворные спрашивали друг друга:
— Кто этот человек?
Все спрашивали, но никто не мог ответить.
— Друг мой, — сказал король, наклоняясь в сторону Кастельмелора, — не желал ли бы ты знать, какое лицо прячется под капюшоном преподобного отца?
Взгляд Кастельмелора засверкал любопытством, но он сдержал себя и отвечал с внешней холодностью:
— Тайны преподобного отца меня не касаются, но если вашему величеству угодно, то я прикажу ему откинуть капюшон.
— Этот дворец ваш, сеньор, — отвечал монах, — но эта зала носит имя короля; я здесь под его покровительством… Если вы прикажете, я не послушаюсь.
— А если сам король прикажет вам?.. — гордо начал фаворит.
Монах устремил свой взгляд на Альфонса, который вздрогнул и смутился, как ребенок под суровым взглядом наставника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79