Начищенное до блеска чучело Насекомого с венком увядших цветов на шее охраняло мою комнату в башне. Для большей устойчивости оно было прислонено к стене. Несколько выбоин на красно-коричневом хитине делало чучело похожим на древнюю мебель. Его звали Бабочка, и сейчас он переживал жестокий допрос с пристрастием. Я бродил вокруг него и тыкал в полупрозрачную коричневатую оболочку его задних ног. Я вертел усик-антенну в ее шарнирном креплении, придавая ей неестественный угол наклона. На Бабочке была надета ржавая кираса с гербом и ножны, из которых выглядывала маргаритка. За многие годы Бабочку наряжали в самые разнообразные костюмы, которые иногда я даже специально заказывал у портного.
– Бабочка, мне нужно узнать, откуда вы приходите к нам. Я хотел бы знать, куда вы направляетесь. Пункт назначения, маршрут, протяженность пути, время прибытия, по каким картам… и под чьим командованием. Клянусь – это важнее, чем вся моя жизнь, а она имеет довольно большое значение, по крайней мере для меня.
Авианцы считают, что Насекомые неразумны, но можем ли мы знать наверняка?
– Ты живешь в Замке и полностью находишься во власти своего врага, великого императора Сана, поставленного Богом губернатора Четырехземелья. Ты должен следовать каждому его слову, как и все мы, простые бессмертные.
Чучело ничего не ответило. Я крепко обнял его, а потом прислонил обратно к грубой стене и сел за письменный стол. Будучи всего лишь пустым панцирем, Бабочка напоминал огромные причудливые доспехи. Это было первое Насекомое, которое я убил, – первое из сотен, – и я до сих пор хранил его и бережно ухаживал за ним. Его выпуклое шипастое брюхо имело тонкие, но прочные стенки, посередине спины проходил, словно позвоночник, шов, также усеянный шипами. Челюсти, похожие на остро заточенные косы, соединялись с грудным отделом. Там, кстати, были прилажены петли, чтобы можно было заглянуть внутрь ребристой утробы чудища.
Я снял чайник с огня и налил две чашки кофе. Тут из-за занавески, разделявшей нашу круглую комнату на два полукруга, появилась Терн. Она протерла глаза, прогоняя сон, и жалобно попросила:
– Янт… Янт, пожалуйста, заканчивай эти чертовы драмы.
– Кофе?
– Как можно заключать Бабочку в объятия?
Терн указала на чучело своей маленькой ручкой с накрашенными бронзовым лаком ногтями. Белый пеньюар с завязками на шее скорее подчеркивал, чем скрывал, нежные изгибы ее великолепной фигуры. На плечи ниспадали волны глянцевых темных волос, а крылья на спине призывно разошлись в стороны.
– Я должен найти путь остановить Насекомых, мой котенок, – объяснил я.
– Объятия вряд ли помогут.
– Ты великолепна.
За персиковыми духами я чувствовал аромат ее тела. На губах еще виднелись следы помады, а в волосах – блестки.
– А ты – вовсе нет, – топнула она ножкой, и в ее сладком голосе прозвучали сердитые нотки. – Всю ночь не спать!
– Прости, любовь моя.
– Иди в постель, – с притворной суровостью велела она.
Ее гнев постепенно превращался в желание:
– Не сейчас. Мне нужно уколоться.
Она прижалась ко мне, обвила мою талию хрупкими руками и положила голову мне на плечо. Я нежно обнял ее. Кожа Терн была мягкой.
Сегодня я вновь разочаровал мою крошку. Нам не нужно было слов – я чувствовал ее эмоции, как потоки воздуха во время полета. Но на ее печаль я должен был ответить жестокой неумолимостью.
– А потом мне нужно будет вернуться к императору, который только и ждет повода, чтобы избавиться от своего преданного Вестника, а возможно, и от тебя заодно, поскольку котята, подобные тебе, слишком игривы для Круга. К тому же необходимо слетать в Рейчизуотер и проведать твою родню. Может кого из них съели? И наконец, мне приказано отправиться на побережье и удостовериться в том, что Туман и Ата уже прикончили друг друга.
Не буду описывать ее слезы, мольбы и причитания. Что такое желание Терн по сравнению с приказом императора? Но сейчас я был дома, и она хотела сделать так, чтобы я остался.
– Я брошу тебя, – пригрозила она. – Я вернусь в Роут и буду жить там.
– Если ты сделаешь это, – ухмыльнулся я, – то через двадцать лет превратишься в старуху, а еще через тридцать умрешь.

ГЛАВА 16

Море шумит лишь там, где встречается с землей. Меня бесил неумолчный тихий плеск и шелест у подножия скалы, который к тому же далеко разносился над спокойной водой. Ему вторили волны, с хлюпаньем разбивавшиеся о борт корабля, что стоял на якоре в нескольких километрах от берега. Зато кроме этих в общем-то негромких звуков в мире царила тишина. На холодном небе не было ни единого облака. Меня же донимали птицы, и я поднялся над скалой. Несколько длинных, ленивых взмахов крыльями, и я оказался на достаточном удалении от пенных бурунов, после чего уже не спеша полетел над переливающимся голубым покрывалом. Я больше не слышал шума прибоя, но от быстрого полета у меня ужасно замерзло лицо. Солнце светило очень ярко, и я был вынужден постоянно щуриться. Подо мной стрелой пронесся баклан, рассекая воздух своим длинным загнутым клювом. Я нырнул вперед, и испуганная птица шарахнулась в сторону. Затем я снова набрал высоту, чтобы оказаться подальше от сверкающей поверхности моря. Я терпеть не мог его переменчивый нрав.
«Если ты сдашь „Медового канюка“, – гласил ультиматум Аты Туману, – то в целости и сохранности доберешься до Перегрина. И мы больше никогда не встретимся. Любые другие твои действия я буду рассматривать как объявление войны». Я написал это на бумажке, положил ее в свой рюкзак и сбросил на палубу «Канюка» с большой высоты. Я специально не стал приземляться – содержание записки было весьма опасным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128