Это было странное мимолетное впечатление, которое тут же исчезло.
Пожилой проводник спального вагона дремал не раздеваясь. Он услужливо показал Даффодил верхнее место, где спала Занте, но толстые шерстяные занавески были плотно задернуты и застегнуты, и, когда Даффодил тихо позвала девушку по имени, ответа не было. Проводник с оттенком отцовской заботливости сказал, что она крепко спит, он в этом не сомневается, потому что видел, как она возвращалась из туалета в конце вагона и забиралась на свою койку.
— Наверное, придется этим удовлетвориться, — сказала Даффодил, пожав плечами: в конце концов, это не ее проблема. — Тогда спокойной ночи и спасибо за помощь.
Мы проводили ее глазами. Она шла, пошатываясь и держась за поручни: сверкающая высокая прическа, стройная фигура. Крепкий аромат мускуса долго еще висел в воздухе, словно воспоминание, после того как она скрылась. При виде этой роскошной женственности проводник погрузился в философскую задумчивость, глубоко вздохнул и удалился в свое купе, а я пошел в следующий вагон, где находилась моя собственная койка. Дверь купе Джорджа Берли, через два купе от моего, была широко открыта, и я обнаружил, что он у себя — спит одетый, тихо похрапывая, в своем кресле. Как только я остановился около его двери, он вздрогнул и проснулся, словно разбуженный каким-то шестым чувством.
— Что-то неладно, а? — спросил он.
— Насколько я знаю, ничего.
— А, это вы.
— Извините, что разбудил.
— Я не спал... Ну, только вздремнул немного. Я так привык. Всю жизнь на железной дороге, а?
— Любовь до гроба? — спросил я.
— Будьте уверены. — Он протер глаза и зевнул. — В прежние времена было немало целых железнодорожных династий. От отца к сыну, двоюродные братья, дядья... так оно и передавалось. Мой отец и дед были железнодорожниками. А вот сыновья, а? Сидят за компьютерами в больших городах и тычут пальцами в клавиши. — Он усмехнулся. — И железными дорогами теперь управляют из кабинетов, а? Сидят в Монреале и командуют, а сами ни разу в жизни не слыхали, как гудит поезд ночью в прерии. Ничего этого не знают. В наше время большие шишки везде только летают, а? — Глаза его весело сверкнули.
Всех, кто не принадлежит к числу железнодорожников, живущих на колесах, он, несомненно, считал глупцами. — Скажу вам честно — я надеюсь, что умру в поезде.
— До этого, пожалуй, еще далеко.
— Ну, до Уайт-Ривер, во всяком случае, продержусь.
Пожелав ему спокойной ночи, я пошел к себе в купе, где обнаружил, что проводник спального вагона уже опустил мою койку и положил на подушку шоколадный трюфель — все как полагается. Трюфель я тут же съел. Он был очень вкусный. Я снял свой желтый жилет на белой подкладке и повесил его на плечики, снял и туфли, но чувствовал себя почти как Джордж при исполнении обязанностей, поэтому, погасив свет, лег поверх одеяла и стал смотреть, как проносятся мимо в темноте просторы Канады, а в небе уже который час бесплатным зрелищем мерцает северное сияние. Широкие горизонтальные полосы света медленно становились то ярче, то слабее, местами на фоне вечной небесной бездны появлялись и таяли таинственные яркие пятна. Картина была скорее мирная, чем возбуждающая, — неторопливая смена миражей, рассветов и закатов, которую созерцало еще племя тесаных камней, навевала ощущение собственного ничтожества. Что такое Филмер и все его прегрешения перед лицом десяти тысяч лет? Но все, с чем мы имеем дело, — это сегодня и сейчас, сегодня и сейчас... так было всегда, во все времена, и всегда нужно было сражаться за благо и против зла. За добродетель, мораль, честь, порядок — можете называть как хотите. Долгая, вечно возобновляющаяся битва.
Сегодня и сейчас мы без всяких происшествий прибыли в Уайт-Ривер. При свете станционных фонарей я увидел на перроне Джорджа — он направлялся к хвосту поезда. Очевидно, Лорриморы были все еще с нами, потому что вскоре он вернулся без всяких признаков спешки или тревоги, и через некоторое время поезд, как обычно, незаметно тронулся дальше на запад.
Я поспал час-другой и был разбужен, когда еще не рассвело, тихим стуком в дверь моего купе. Оказалось, что это Эмиль, полностью одетый и немного смущенный.
— Я не знал, надо ли вас будить. Если вы надстроены серьезно, то пора накрывать столы к завтраку.
— Я настроен серьезно, — сказал я.
Он улыбнулся с видимым удовлетворением:
— Вчетвером это намного легче.
Я сказал, что сейчас приду, и управился, включая умывание, бритье и приведение себя в порядок, минут за десять. Оливер и Кейти были уже там, бодрые и полные сил. На кухне стоял роскошный аромат свежевыпеченного хлеба, и Ангус с царственной щедростью сказал, что посмотрит сквозь пальцы, если мы съедим по ломтику-другому булочки с изюмом или яблоки, запеченные с орехами. Симона же сурово предупредила, чтобы мы не трогали круассанов, а то не хватит. Все почти как в школе.
Мы расставили приборы, налили в вазочки свежей воды, поставили в них цветы и аккуратно сложили розовые салфетки. К семи пятнадцати первые посетители уже набросились на бутерброды с ветчиной и яичницей, а я разливал чай и кофе, словно был рожден официантом.
В семь тридцать, когда еще только рассвело, мы ненадолго остановились на маленьком полустанке, название которого — Шрайбер — было написано на стене буковками соответствующего размера. Глядя на крохотный городок, раскинувшийся за окном, я подумал, что это отсюда вчера вечером разговаривал со мной и Джорджем диспетчер. Пока я глядел, на перроне появился Джордж, которого встретил какой-то человек, вышедший из здания станции. Они некоторое время посовещались, потом Джордж вернулся в вагон, и поезд тихо тронулся дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116