Рядом с мадемуазель Рено сидел какой-то мужчина в коричневом камзоле, по всей вероятности, местный буржуа, приехавший в Мерсбург на ярмарку. Он немного напоминал гугенотского пастора и был сильно скомпрометирован манерами своей соседки, поминутно смеявшейся и время от времени расстегивающей корсет, отыскивав там блоху, по ее словам, забравшуюся туда два дня назад, когда она была у какого-то архиепископа.
Мадемуазель Рено раскланялась с нами любезно и почти покровительственно.
Я поклонился ей, изменив свою наружность, чтобы не быть узнанным этой сумасшедшей.
Но как только повернулся в сторону двух женщин, сидевших в конце стола, я уже не обращал внимания ни на кого более. Хотя они очень мало походили друг на друга, легко было угадать, что они сестры; а по нескольким словам, услышанным из их разговора, выяснилось, что они француженки.
Старшая, которой было самое большее двадцать лет, поразила меня своим смелым взглядом. Очевидно, что она ничего не боялась, но зато сама легко могла внушить страх. Красота ее была какая-то неестественная, но производила сильное впечатление. Она имела небольшой рост, отличалась стройностью фигуры, изяществом манер, но была несколько полновата. В ней чувствовалась притягательная прелесть, которую распространяла вокруг себя Лоренца. Большие выразительные нежные синие глаза освещали все лицо, тогда как черные брови дугой свидетельствовали о мужестве и твердой воле. Она производила впечатление знатной дамы.
Ее овальное лицо выражало гордость, но розовый улыбающийся ротик с прелестными зубами выкупал этот надменный вид очаровательной улыбкой. У нее были и маленькие аристократические ручки с длинными тонкими пальцами. Редко встретишь ножки меньше тех, что прятались в ее туфельках. Прибавьте ко всему этому снежную белизну, и вы получите портрет этого опасного существа.
Однако надо договаривать до конца. Я вижу хорошо и вижу все.
Грациозный контур ее бюста имел в себе нечто странное: когда корсаж поднимался от дыхания, он поднимался только с одной стороны, левая грудь оставалась неподвижной, как будто Бог создал ее из меди, чтобы скрыть под ней ужасное сердце. А, может быть, тут была и другая причина.
Довольно трудно быть хорошенькой при такой сестре, поэтому младшая не имела на это ни малейших притязаний. Филетта, так звала ее сестра, произвела на меня впечатление хорошенького ребенка, полненького, белокурого, смеющегося, веселого.
Я сел рядом с Лоренцой, недалеко от двух француженок.
Сначала ужин шел довольно скучно, как это всегда бывает с путешественниками, когда они незнакомы друг с другом.
Мадемуазель Рено, которая ничто так не ненавидела, как молчание, не замедлила нарушить его. И прямо объявила нам, что она добрая девушка, в чем я не имел никакой причины сомневаться, и что у нее самые красивые ноги в Европе. Еще немного, и она показала бы их нам. Девица путешествовала, чтобы рассеяться после двух последних любовников, и отправлялась в Париж, чтобы поступить там в монастырь с намерением раскаяться. Но, возможно, она позволит похитить себя оттуда, если подвернется какой-нибудь подходящий случай или, например, ангажемент в оперу.
Запив эту речь шампанским, она спросила, кто мы такие, откуда едем и куда направляемся, каковы наши планы? Правда, не ждала наших ответов на свои вопросы, неожиданно после последнего бокала погрузилась в меланхолию, оставила разговор, и, опершись на спинку стула, начала рассматривать потолок.
Тем не менее, ее болтовня немного оживила и сблизила посетителей. Один буржуа, похожий на гугенотского пастора, сохранял серьезный вид и молчал.
Я не скрыл, что называюсь шевалье Пелегрини, а француженки, со своей стороны, сказали нам, что их зовут Жанна и Филетта де Сен-Реми, что они сестры, совершенно свободны и ведут процесс, который должен предоставить им во владение одно из крупнейших имений во Франции, несправедливо отнятое у их семейства. Они надеются на сильную протекцию одного знатного господина, за которым не побоялись отправиться в Вену, но по дороге получили известие, что нужная им особа возвращается во Францию, и поэтому сочли излишним ехать далее.
– Не будет ли нескромным, – сказал я, – спросить вас, какие именно земли вы требуете обратно?
– Это совсем не тайна, – отвечала Жанна де Ceн– Реми. – Это лены Фонтета, Эссуа и Верпилье.
– Черт возьми! – вскричал я. – Если не ошибаюсь, это коронные лены?
– Да, правда, – сказала молодая девушка.
– О, – продолжал я, улыбаясь, – в этом нет для меня ничего удивительного. Знаете, что я ясно увидал у вас в волосах, когда имел честь сесть рядом с вами?
– Что же?
– Золотую лилию.
Я лгал лишь наполовину, что очень недурно для колдуна. Под влиянием галлюцинации, показавшейся мне бессмысленной, я увидал лилию не в волосах Жанны де Сен-Реми, а на ее груди, на единственной, которая дышала.
Красавица покраснела, быть может, от удовольствия, кровь бросилась в ее хорошенькую головку.
– Милостивый государь, – заговорила она, – действительно ли вы только шевалье Пелегрини?
– Клянусь Протеем, – отвечал я, – для такого человека одного имени было бы мало. Я также граф Гара, феникс Бельмонт, живший в подземном мире пирамид, маркиз Анна и ваш покорный слуга граф Калиостро.
– Калиостро! – вскричала мадемуазель Рено, подпрыгнув на стуле. – Калиостро! Э, черт возьми? Действительно это вы. Ах, граф, на этот раз я вас не оставлю до тех пор, пока вы не составите моего гороскопа.
– Ну, для такой головки, как ваша, не может быть определенного будущего. Если бы я подыскал вам рай, вы попросились бы в ад только для того, чтобы опровергнуть меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47