И тотчас все взоры вновь обращаются от соблазнителя на сцене к соблазнителю в ложе — их сравнивают. Там и сям слышится: «Дон Жуан», — и незавершенный жест в сторону Мигеля.
Солана чует — что-то недоброе носится в воздухе.
— Вы не хотите уйти, дон Мигель? Спектакль нехорош, ведь правда?
— Я хочу досмотреть до конца, — задумчиво отвечает Мигель. — До чего же глупы те, кто сравнивает меня с доном Жуаном. Ведь он был лжец, обманщик и лицемер.
— Мне кажется, лучше уйти, — шепчет Солана, но ладонь Мигеля погладила руку девушки, и это — безмолвный приказ.
Проходит на сцене история с рыбачкой Тисбеей, второй акт быстро громоздит над головой дона Жуана предостережения и угрозы.
Переодеванье. Жуан силой овладевает доньей Анной, сражается с командором, соблазняет деревенскую красотку Аминту, и вот заключительный возглас несчастного жениха Патрисио: «Постараюсь умереть!»
В антракте напряжение возрастает. С разных мест зрительного зала в сторону Мигеля несутся выкрики:
— Вон он, подлинный дон Жуан!
— Не Тенорио — Маньяра!
— Дьявол!
— Развратник!
— Антихрист!
Все взоры вперяются в Мигеля.
— Уйдем, — просит Солана. — Уйдем!
Но Мигель одним движением осудил крикунов.
— Я не отступаю.
Антракт сократили, звон колокольчика пронзает темноту и крики.
Третье действие развертывается быстро.
Близится час божией мести, а дон Жуан насмехается:
«Если вы со мной хотите в здешнем мире счеты свесть, то зачем так долго спите?»
Но сгущаются тучи над головой грешника, является тень командора и приглашает его к ужину на свою могилу. Дон Жуан обещает и приходит, он издевается над угрозами командора, поедает с ним вместе ужасное угощенье из скорпионов и змей, запивая его желчью.
«Руку дать не побоишься?» — спрашивает тень Гонсало.
«Что такое? Я? Боюсь?» — хохочет Вехоо-Тенорио.
Но в тот же миг, как он подал руку мертвецу, зал потрясен ужасным криком:
«Как ты жжешься! Весь в огне я…»
Глухим загробным голосом отвечает статуя командора:
«Что ж ты скажешь, очутившись в вечном пламени геенны? Неисповедим господь в праведных своих решеньях. Хочет он, чтоб был наказан ты за все свои злодейства этой мертвою рукою. Вышний приговор гласит: по поступкам и возмездье».
Дон Жуан извивается в корчах.
«Я горю! Не жми мне руку! Прочь, иль в грудь кинжал свой меткий я тебе всажу!»
И он свободной рукой пронзает пустоту.
«О, горе! Сталь о камень лишь скрежещет. Дочь твоя чиста — ее не успел я обесчестить…»
Дух командора гремит в ответ:
«Да, но ты к тому стремился!»
В отчаянии молит дон Жуан:
«Пусть придет сюда священник и грехи мои отпустит!»
Ах, как ломается человек из-за незначительной боли, превращаясь в бабу! — мелькает в голове Мигеля. Вот он испугался, он дрожит от страха. Он покорен… И тут, пожалуй, бессознательно, Мигель громко вскричал:
— Стыдись, Тенорио! Звать священника! Сопротивляйся мертвецу и богу! Или ты не дворянин?
Оскорбление бога оглушило тех, кто сидит вблизи Мигеля. Они так и застыли.
— Ересь!
— Еретик!
Вскоре занавес падает, и зрители расходятся.
Мигель провожает Солану к коляске, которая увезет ее в Триану.
Но едва он подошел к экипажу, как был окружен стражниками инквизиции и схвачен, не успев обнажить шпагу.
Его втащили в коляску, и незнакомый кучер хлестнул по лошадям.
За коляской, покатившейся к тюрьме святой инквизиции, подобрав подол голубого платья, бежит с плачем Солана.

Мигель ходит по камере.
Ночь. Тихо в тюрьме.
Уже несколько часов провел здесь Мигель в одиночестве В одиночестве иного рода. Оно сосредоточеннее, но тягостнее.
Из коридора, от которого камеры отделены большими решетчатыми дверями, проникает к нему отблеск света каганца. В камере через коридор, напротив, — глухо. Словно она пуста Но нет. В ней уже третий день томится Грегорио. Монах сидит на нарах и тихо молится, перебирая четки, и шепот его теряется под сводами тюрьмы.
Вдруг он поднял голову, прислушался к шагам узника напротив. Старые глаза его могут различить только тень человека, но шестым чувством он угадывает, что это — Мигель.
Чепуха, одергивает себя старик. Чтоб Мигель — и в тюрьме? Тень приблизилась к решетке.
— Мигелито! — тихо окликает монах, сам себе не веря.
— Падре… Это вы, падре Грегорио?
— Как ты сюда попал, сынок?
— Из-за ерунды. Не стоит и говорить. Но ты — скажи, за что схватили тебя, падре? Что ты сделал?
— Я проповедовал на площади, меня и взяли. Но ничего — отпустят, вот увидишь. Я ведь никому не сделал зла.
— Ты-то уж наверняка не делал зла!
Разговорились. Грегорио опасается за Мигеля. Пришел тюремщик, велел замолчать Мигель бросил ему золотой, тюремщик исчез.
Поговорили еще, потом Грегорио предложил:
— Ляжем спать, Мигель. Пора.
Они легли, но ни один из них не уснул.
Ночь истекает медленно, постепенно. Время лениво ползет.
Мигель встал и, подойдя к решетке, ухватился за нее обеими руками:
— Везде, от земли до звезд, пустота. Нет нигде ничего, кроме страха и одиночества.
— Ошибаешься, сынок. В этих пространствах — бог.
— Ты видишь его, падре?
— Не вижу, но знаю. Он — там.
— Не поверю, пока не увижу.
— Когда-нибудь увидишь. Сейчас ты еще не можешь видеть его, сынок.
— Почему?
Грегорио медлит с ответом, подходит к своей решетке.
— Говори же! Почему?! — настаивает Мигель.
— Ты преступаешь пределы, определенные им, — тихо произносит монах. — Ты его еще недостоин. Недобрым путем идешь, Мигелито. Губишь людей, разрушаешь семьи, убиваешь, сынок… — словно рыдает печальный голос монаха. — А это великий грех…
— Неужели мне строить счастье для других, когда я сам несчастен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130