Эти дни он выглядел напряженным даже во сне. Я понял, что он видит сон: пальцы рук и ноги подергивались, глазные яблоки метались под веками. Он что-то бормотал, похоже, извинялся. Не он один. Вечер извинений. В одни вечера ты жаришь рыбу. В другие – извиняешься.
Он проснулся, когда я вышел из душа, и с тревогой изучал проплешину на ковре. Он хотел знать, что означал тот невнятный шепот насчет анализа. Я подробно изложил свою беседу с портье. Макклу не стал обзывать Киру. Он слишком долго был полицейским, чтобы возмущаться проституцией. Для него она была бизнесом, не слишком отличающимся от большинства других видов деятельности. Есть люди, кто пользуется, и люди, которых используют. Иногда трудно различить, кто есть кто.
– И как скоро будет результат?
– Знаешь, – засмеялся я, – я даже не спросил. В любом случае этот анализ – глупость. Если я заражен, мне понадобится несколько недель, чтобы выработать ВИЧ-антитела. Думаю, я просто запаниковал.
– Да, вот уж не думал, что когда-нибудь волнения из-за триппера покажутся мне добрым старым временем, но, боже всемогущий, то, что творится сегодня, – это какой-то кошмар.
– И это говоришь мне ты.
– Послушай, – сказал он, – думаю, тебе не о чем беспокоиться.
– Спасибо, Джон, но…
– Послушай меня, болван. Если она девочка высокого класса, ее работодатели весьма заинтересованы в том, чтобы она была здорова. Она ценный товар. Скорей всего, она постоянно проверяется. Кроме того, кто бы ни подослал ее к тебе, он хотел, чтобы ты как можно скорее убрался из города и держался отсюда подальше. Зачем рисковать и заражать тебя, чтобы ты потом вернулся сюда, таща с собой самое разнообразное дерьмо? Это глупо, а по тому, что я до сих пор наблюдал, не думаю, чтобы мы имели дело с идиотами. Лучше всего преступление совершается, когда его никто не замечает. Ну как, звучит здраво для тебя?
– Звучит рационалистично, – подмигнул я, – но спасибо.
– Да, что ж, может быть. – Немного помолчав, он заговорил снова: – Знаешь, тебе придется терпеть ее приходы сюда. Если она узнает, что ее раскусили, нам придется туго. Ее работодатели прикроют лавочку, и мы ни черта не найдем.
– Знаю, Джон.
– Я просто волнуюсь за тебя, Клейн.
– Занятно, – проговорил я. – В последнее время я сильно волнуюсь за тебя. Когда я вошел в номер, тебе снился неприятный сон. Ты дергался, как ненормальный, и бормотал: «Простите». Что случилось? Это имеет отношение к делу Боутсвейна – Эрнандеса?
– Ты прав, мне действительно снился неприятный сон. – Он улыбнулся всем лицом, но только не глазами. – Мне снилось, что я прошу еврейскую девушку стать моей женой, а она считает, что кольцо с бриллиантом в пять карат недостаточно большое. Само собой, я извинялся.
– Иди-ка отсюда куда подальше, антисемит.
– Я не антисемит, – возразил он. – Я только тебя ненавижу. А теперь – спать. Склоны ждут нас. – Он закрыл за собой дверь.
Я набрал номер телефона в офисе Ларри Фелда и его домашний номер и попал на два автоответчика. И дважды повесил трубку, не оставив сообщения. После второго звонка я покорно прошел через все процедуры, предшествующие отходу ко сну. Остаток времени до рассвета я играл в прятки со всеми неверными решениями, которые когда-либо принимал.
Кони-Айленд в огне
Ларри Фелд чувствовал себя несчастным. Это было нормально. Родители показали ему достойный пример. Сегодня он чувствовал себя несчастным из-за того, что отвечал на звонки на рассвете. Он был несчастен из-за того, что я так долго медлил связаться с ним после получения факса. Но что сделало его совсем уж несчастным – об этом, разумеется, ни слова сказано не было, – так это возможная перспектива того, что я больше не нуждаюсь в нем и в его скабрезных историйках.
Обычно я послушно играл по его правилам: отвечал на его вопросы, позволяя злорадствовать, когда неправильно их понимал. Сегодня я был не в том настроении. И не знал, буду ли опять когда-нибудь в том настроении. Я боялся за Зака. Боялся за себя, слишком боялся, чтобы играть в открытую с ущербным эго Ларри Фелда или льстить заблудившемуся маленькому мальчику, который вечно будет в нем жить. Я уже отдал этому достаточную дань, когда мы были детьми. И когда он начал допрашивать меня насчет факса, я велел ему забыть о нем. Собирался он рассказать мне о деле Боутсвейна – Эрнандеса или нет, но я не собирался играть.
– Нет, Дилан, так не пойдет.
– Ларри!
– Прости, – сказал он, ничего в это не вкладывая. – Но позволь мне задать тебе один вопрос. Ты помнишь, где работал твой брат сразу после окончания юридической школы?
– Был помощником окружного прокурора в Бронксе. И что?
На это Фелд не ответил, а только сказал:
– Прочти-ка свою первую книжку и сложи два и два. Даже у тебя получится четыре.
– Я не в настроении этим заниматься, Ларри.
– Задавая в следующий раз вопрос, будь уверен, что хочешь услышать ответ.
Он повесил трубку, прежде чем я успел сказать хоть слово. Я безуспешно попытался отыскать в себе энтузиазм для поездки с Макклу в Сайклон-Ридж. Отказавшись от этой затеи, я позвонил в номер Джона и попросил уволить меня на сегодня. Он сказал, что понимает и что я, возможно, только буду путаться у него под ногами. Он был прав. В том состоянии, в каком я находился, пользы от меня не было никому, особенно самому себе. Я закрыл глаза и, скорее от необходимости куда-то скрыться, чем от усталости, провалился в глубокий сон без сновидений.
Встал я около полудня и заметил, что на телефоне мигает красный огонек – мне оставлено сообщение. Позвонив портье, я узнал, что заходила Кира сказать, что встретится со мной сегодня в восемь вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63