Теперь мне нужно было всего лишь засечь Киру и незаметно последить за ней. Я занял командную высоту на ступеньках библиотеки и стал наблюдать.
О, слежка, имя тебе скука. Я питал к ней самое настоящее отвращение. Спешка и ожидание, ожидание, ожидание. Она тянулась бесконечно, часто сводясь к бесплодным часам одиночества, которые и подтолкнули меня к уходу из следственной службы в страховой компании. Вся беда заключалась в холодных ночах, проведенных в холодных автомобилях за прихлебыванием холодного кофе. Я считаю, что Элиот коренным образом ошибался – жизнь состояла не из кофейных ложечек, а из емкостей с кофе: Я познал входы и выходы, спуски и подъемы, я отмерял свои ночи чашками кофе.
Но, как говаривал Макклу: «Бели ты мог цитировать. Сдери его Элиота, ты в любом случае занимался не тем делом». Разумеется, он был прав.
Мне не нужно было смотреть на часы, чтобы знать, что прошел час. Достаточно позанимавшись слежкой, вы приобретаете чувство времени, знакомитесь с его смертельно медленным шагом. Время бежит быстро, только когда вы вспоминаете о прошлом. Кроме того, я стоял под часами, и перезвон их колоколов игнорировать было трудно.
Когда перезвон пошел на второй круг, ко мне вернулся более присущий мне пессимизм. Я никогда не найду Киру таким способом. Насколько мне было известно, сегодня у нее занятий не было. И я ничего не знал наверняка. Бога ради, может, она была дорогой проституткой. Я не мог вспомнить, когда в последний раз ощущал такую неуверенность в себе. Я утратил контроль над своей эмоциональной жизнью из-за портье и болтливых официанток. Я настолько далеко отклонился от изначальной цели, что сомневался в ценности своего участия. Подобные вещи, думал я, лучше оставлять крепким людям, людям, которых не так легко сбить с толку.
Я уходил вниз по спирали отрицательности, преследуемый угрызениями совести. Гнев и взрыв не заставят себя ждать. «Спасибо, папа!» – произнес я, жалея, что он меня не слышит. Осознав, что замерз, я покинул свой пост на гранитных ступенях библиотеки.
Кафетерий без труда нашелся и без карты. Я налил кофе в самый большой стакан, какой нашел. Толстая, неулыбчивая женщина за кассой покачала головой.
– В чем дело? – заскрежетал я зубами.
– Это емкость для содовой. Кофе нельзя наливать в емкости для содовой.
– Возьмите за это деньги.
– Не могу, – объяснила она. – Кофе должен быть в кофейной емкости.
– Вот пять долларов, возьмите с меня сколько захотите.
– Не могу…
– … этого сделать. Да, да, да.
Оставив кофе у кассы, я двинулся в офис декана Далленбаха. Мне не хотелось обращаться к нему за сведениями о Кире, но теперь мне казалось, что выбора у меня нет. Я ошибся.
Вот она, футах в пятидесяти впереди, за спиной – видавший виды кожаный рюкзак. Я притормозил и пристроился к группе студентов, споривших о качествах категорического императива. Ну разве гуманитарные науки не прелесть? Я надеялся, что никому из этих малышей не придется зарабатывать на жизнь своим трудом. Кира пошла дальше, пошел и я. Она уселась на третье место в третьем ряду в комнате 203 Снодграс-холла. О чем была лекция, мне за закрытыми дверями слышно не было, но я решил, что это английский язык – в той или иной форме. Слишком длинные, с сильной проседью волосы преподавателя падали на плечи его зеленого вельветового пиджака. Он расхаживал с напыщенным видом, размахивая руками, как актер, банально играющий роль Гамлета, и не отводил долгого взгляда от самой красивой женщины в аудитории. Я достаточно посещал разные курсы английского, чтобы знать, что большинство преподавателей литературы были просто-напросто несостоявшимися актерами, обладавшими эго размером с Чикаго. А может, среди них были и несостоявшиеся писатели. Размер эго остается прежним.
По окончании лекции я нырнул в соседнюю дверь и продолжил свою работу тенью. Так продолжалось до вечера. И даже вышло не так уж плохо. Мне очень понравились натурщицы в классе рисования, который посетила Кира. Когда преподаватель выставила студентов из своей аудитории, я увидел, как Кира прошла по коридору и куда-то свернула. Я не видел смысла еще наблюдать за ней. Проследив, как она посещает еще одно занятие, я ничего не докажу. Но мои сомнения не рассеялись. Я боялся поверить в очевидное – что Кира была студенткой Риверсборо. Я нуждался в небольшом независимом подтверждении.
– Простите, – обратился я к руководителю художественного класса Киры. – Можно вас на два слова?
– Конечно. – Она жестом предложила мне пройти в комнату. Преподаватель была маленькой женщиной с коротко остриженными каштановыми волосами и карими глазами с медным оттенком. Ее впалые щеки были перепачканы углем, улыбка светилась дружелюбием.
– Привет. – Я протянул руку, но женщина показала мне свои черные ладони, и мы согласились, что моего жеста вполне достаточна – Меня зовут Дилан Клейн
– Джейн Курто. Чем могу помочь вам, мистер Клейн?
– Я пишу книги, детективные романы. – Никогда о вас не слышала.
– И не вы одна. Хотите взглянуть на мое писательское удостоверение?
– Верю вам на слово, – ответила она. – Предполагается, что я талантливый художник, но никто обо мне не слышал. И у нас также нет удостоверений!
– Честно говоря, мое просрочено. Однако я имею право голоса при обсуждении дизайна обложки моей следующей книги, и мне порекомендовали одну из ваших студенток как художницу, – солгал я. – Прежде чем обращаться к ней, я бы хотел сначала услышать ваше мнение.
– А что за студентка?
– Кира Ватанабэ.
Джейн Курто с трудом скрыла свою растерянность. Не могу сказать, чтобы в глазах ее промелькнул ужас, но мне показалось, что она не просто нахмурилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63