У нас с алькальдом возникло некоторое недоразумение по поводу вознаграждения за мои труды. Я-то считал, что помимо четверти всей суммы, которую мне выплатили вперед при найме, я должен получать плату за каждого клиента после его смерти, но алькальд рассчитывал расплатиться со мной лишь после того, как будет покончено со всеми тремя. Я никак не хотел принимать это условие, тем более – после предупреждения зеленого человека (которое я из верности Водалусу и не подумал передать алькальду). Но после того, как я пригрозил, что на следующий день им придется обходиться без меня, все благополучно утряслось, и мне заплатили.
И вот теперь мы с Ионой сидели за бутылкой вина. На столе стояло большое блюдо с дымящейся едой, дверь была заперта на засов, а хозяину было велено отвечать, что меня нет. И было бы совсем славно, если бы вино в чаше не напоминало бы мне то, другое, гораздо лучше, которое Иона обнаружил в нашем кувшине для умывания накануне. А случилось это сразу же после того, как я проверил, на месте ли Коготь, и на миг достал его.
Наверное, Иона наблюдал за мной и видел, что я не могу оторвать взгляда от бледно-красной жидкости в его чаше, потому что он сказал:
– Ты должен помнить, что не отвечаешь за приговор. Если бы тебя здесь не оказалось, их все равно убили бы, а в менее искусных руках они страдали бы больше.
Я спросил, почему он заговорил об этом.
– Я вижу, что ты расстроен… тем, что творилось сегодня.
– Почему расстроен? Мне казалось, все прошло неплохо, – удивился я.
– Знаешь, что сказал осьминог, когда вылез из постели русалки? «Не могу упрекнуть тебя в недостатке мастерства – совсем наоборот. Только почему бы тебе не быть малость повеселее?» – Нас всегда потом охватывает тоска. Так говорил мастер Палаэмон, и в отношении меня это вполне справедливо. Он считал это обычным явлением, просто чем-то вроде похмелья, и тогда его слова казались мне чудовищными, но теперь я не уверен, что он был не прав. Ты все видел или был слишком занят?
– Я почти все время стоял позади тебя, на ступеньках.
– Значит, тебе было хорошо видно. После того как мы решили не ждать, пока принесут стул, все шло очень гладко. Я показал свое искусство в полной мере, все мною восхищались. А потом наступает расплата. Мастер Палаэмон говаривал, что бывает «похмелье от публики» и «похмелье от ответственности». Некоторые из нас подвержены обоим видам, другие – одному из двух, а бывает, что и никакому. Вот у меня похмелье от толпы точно есть. Не думаю, что в Траксе мне представится случай удостовериться насчет второго.
– А что это такое? – Иона опустил глаза на вино в чаше.
– Палач, скажем, мастер в Цитадели, иногда имеет дело с экзультантами очень высокого ранга. Предположим, имеется какой-либо особо чувствительный заключенный, который, возможно, располагает важными сведениями. Как правило, на допрос такого заключенного отряжают высокопоставленного чиновника. Очень часто он не имеет представления о наиболее тонких процедурах, поэтому начинает задавать вопросы мастеру и делиться с ним своими опасениями по поводу здоровья или (характера подопечного. В таких обстоятельствах палач (чувствует, что играет видную роль в особо важных событиях…
– А потом, когда все кончается, ощущает душевный упадок. Да, кажется, я понимаю. – Тебе приходилось когда-нибудь видеть неудачную казнь?
– Нет. Ты будешь есть это мясо? – Мне тоже не приходилось, но я слышал рассказы (других, и это ужасно. Например, когда клиент от удара летит в толпу. Или же когда приходится несколько раз рубить голову. Или когда палач теряет уверенность в себе и не может продолжать. Вспрыгивая на тот помост, разве я мог знать наверняка, что со мной не произойдет ничего (подобного? А если бы такое случилось, я был бы конченым человеком.
– И все-таки это жуткий способ добывать пропитание, как сказала лягушка аисту.
– На самом деле я не… – Я замолчал, потому что уловил какое-то движение у стены. Сначала я подумал, что это крыса, а я их не выношу. Слишком уж часто я видел искусанных ими узников в подземелье.
– Что там?
– Что-то белое. – Я обошел стол, чтобы разглядеть (получше. – Листок бумаги. Подсунули под дверь.
– Очередная женщина, которая жаждет спать с торой, – предположил Иона.
Но я уже разворачивал записку. Она была начерчена бледной тушью на куске пергамента. Несомненно – женским почерком. Я придвинулся к свече и стал читать:
Дорогой мой Северьян!
От одного из добрых людей, которые помогают мне, я узнала, что ты находишься в деревне Сальтус, недалеко отсюда. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но я так хочу узнать, можешь ли ты простить меня.
Клянусь, не в моей воле было облегчить страдания, что ты вынес из-за меня. Сначала я жаждала все тебе рассказать, но они и слышать об этом не хотели. Они считают, что никто не должен об этом знать, кроме тех, кто имеет на это право (то есть никто, кроме них самих). Наконец, они прямо объявили, что, если я не стану повиноваться им во всем, они откажутся от этого плана и оставят меня умирать. Я знала, что ты готов умереть за меня, и потому смеяла надеяться, что при случае ты предпочел бы свои страдания моей смерти. Прости меня.
Но теперь я уже не в темнице и почти свободна. Я могу распоряжаться собой до тех пор, пока повинуюсь простым и гуманным приказам доброго Отца Инира. И сейчас я расскажу тебе все в надежде, что ты простишь меня.
Ты помнишь, как меня арестовали. Вспомнишь, наверное, и о том, как заботился твой мастер Гурло о моих удобствах, как часто приходил он ко мне в камеру и говорил со мной или приглашал к себе, где меня допрашивали другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90