Я жаждал удержать ее, запечатлеть это мгновение, чтобы возвращать его вновь и вновь по своему желанию. Но она растаяла, несмотря на то что я пытался привязать ее к себе. Исчезла, как рассеивается туман при дуновении ветра.
Я снова был ребенком… девочкой… Теклой. Я стояла в великолепной комнате с зеркалами вместо окон. Зеркалами, которые и источали, и отражали свет. Меня окружали красивые высокие полуодетые женщины. Воздух был насыщен ароматом духов. Я искала кого-то, но глядя на накрашенные лица женщин, исполненные совершенной красоты, я испугалась, что не смогу узнать ее. По моим щекам покатились слезы. Три женщины подбежали ко мне, а я переводила взгляд с одного лица на другое. Потом их глаза сузились, превратившись в точки света, а мушка в форме сердечка на щеке ближайшей ко мне женщины распахнула перепончатые крылья.
– Северьян.
Я сел, пытаясь сообразить, в какой момент воспоминание перешло в сон. Голос, который я только что слышал, был нежным и в то же время очень глубоким. Я был уверен, что слышал его прежде, только не мог вспомнить где. Луна уже почти скрылась за горизонтом, а костер умирал во второй раз. Во сне Доркас сбросила с себя ветхие покрывала. Вид ее овеваемого ночным воздухом тела, похожего на тело эльфа, бледной кожи, еще более осветленной меркнущей луной, а местами подсвеченной красными отблесками тлеющих углей, пробудил во мне такое неистовое желание, какого я прежде никогда не испытывал – ни когда прижимал к себе Агию на Адамнианской Лестнице, ни когда впервые увидел Иоленту на сцене, ни когда спешил на свидание с Теклой в ее камеру. И все же я желал не Доркас. Я лишь совсем недавно обладал ею и, хотя не сомневался в ее любви, подозревал, что она не отдалась бы мне с такой готовностью, если бы не знала про мои похождения с Иолентой в день празднества и не представляла, как Иолента, проснувшись, смотрит на нас через костер.
Я не вожделел и к Иоленте, которая лежала на боку и слегка похрапывала. Скорее, я хотел их обеих, а вместе с ними и Теклу, и безымянную блудницу, что подделывалась под Теклу в Лазурном Доме, и ее подругу, изображавшую Tea, которую я встретил на лестнице в Обители Абсолюта, Агию, Валерию, Морвенну и тысячи других. Я вспоминал дикие пляски ведьм в дождливые ночи на Старом Дворе, холодную, девственную красоту Пелерин, облаченных в пурпурные мантии.
– Северьян.
То был не сон – встрепенулись сонные птицы, примостившиеся на ветках деревьев близ лесной опушки. Я вынул «Терминус Эст» из ножен и повернул клинок так, чтобы его стальная поверхность поймала холодный предутренний свет. Кому бы ни принадлежал этот голос, пусть он знает, что я не безоружен.
И снова наступила тишина, еще более глубокая, чем ночью. Я ждал, медленно поворачивая голову и пытаясь понять, откуда доносился голос, хотя отдавал себе отчет, что было бы гораздо лучше, если бы я уже знал направление. Доркас пошевелилась и застонала во сне, но ни она, ни Иолента не проснулись. Слышалось лишь потрескивание костра, шелест предрассветного ветерка в ветвях деревьев да журчание воды.
– Где ты? – шепнул я, но никто не ответил. В реке серебряной вспышкой плеснула рыбка, и снова все стихло.
– Северьян.
Каким бы низким и глубоким ни казался голос, это был голос женщины, вздрагивающий от страсти, влажный от нетерпения. Я вспомнил Агию и не вложил меч в ножны.
– Отмель…
Я боялся, что меня просто хитростью хотят заставить повернуться спиной к лесу, но все же обвел взглядом реку и увидел ее – песчаную отмель примерно в двух сотнях шагов от костра.
– Подойди ко мне…
Значит, если мне и собирались устроить ловушку, но не ту, которой я опасался вначале: голос доносился от реки.
– Подойди, прошу тебя. Мне тебя не слышно отсюда. Я проговорил:
– Но я молчал.
Ответа не было. Я подождал еще немного. Очень не хотелось оставлять Иоленту и Доркас одних.
– Прошу тебя. Когда солнце коснется воды, мне придется уйти. Другого случая не будет.
У отмели речка расширялась. Не замочив ног, я прошел по сухому песку почти до ее середины. Теперь, слева от меня, русло постепенно сужалось, а зеленоватая вода ускоряла течение. Справа же лежала глубокая заводь, шириной шагов в двадцать, из которой вода изливалась быстро, но плавно. Я стоял на песке, обеими руками сжимая рукоять меча.
– Я здесь, – сказал я. – Где ты? Теперь ты меня слышишь?
И словно мне ответила сама река, три рыбки разом выпрыгнули из воды, еще раз, еще… оставив на гладкой поверхности цепочку легких всплесков. Мокасиновая змея, чье коричневое тельце украшали золотые и черные кольца, прошелестев по песку чуть ли не у самых моих ног, повернула голову и зашипела, будто угрожая играющим рыбкам, потом скользнула в воду и, плавно извиваясь, уплыла. Тело ее было толщиной с мое предплечье.
– Не бойся. Смотри. Ты видишь меня? Я не причиню тебе зла.
И без того зеленоватая вода позеленела. В ней, не выходя на поверхность, извивались тысячи нефритовых щупалец. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища, слишком завороженный им, чтобы испытывать страх. Наконец среди щупалец показался медленно всплывающий белый диск.
Только когда он поднялся к самой поверхности, я понял, что это такое, – и то лишь потому, что увидел, как открываются глаза. Сквозь воду на меня глядело лицо – лицо женщины, которая могла бы нянчить Балдандерса на руках, как игрушку. Глаза ее были рубиновыми, а рот обведен полными губами такого темно-пунцового цвета, что сначала я даже не понял, что это губы. За ними открывался ровный ряд конических зубов, а зеленые щупальца были ее волосами.
– Северьян, я пришла за тобой, – вновь услышал я ее голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90