Перед обедом я принял свою обычную курительную порцию, и тут позвонил Дживз.
— Мистер Вустер? Добрый вечер, сэр. Это Дживз.
— Наконец-то, — радостно проблеял я, как тот потерянный ягненок, который после длительной разлуки увидел (читай: услышал) наконец своего родителя на другом конце поляны (читай: на том конце провода). Где ты пропадал?
— Мой друг пригласил меня на ленч в Фолкестоун, сэр. А потом он уговорил меня задержаться и быть в числе судей на конкурсе приморских красавиц.
— Неужели? И как, все нормально?
— Да, сэр.
— Кто победил?
— Мисс Марлен Хиггинс из Брикстона, Мисс Лана Браун из Талсхилла, и Мисс Мерли Бантинг из Пенджа. Все очень привлекательные юные леди.
— Хорошо сложены?
— Весьма.
— Знаешь, что я тебе скажу, Дживз, и запиши это себе в записную книжку: хорошая фигура это не главное в жизни. Иногда мне даже кажется, что чем плавнее формы у представительниц слабого пола, тем больше в этом от руки дьявола. Я в ужасно расстроенных чувствах, Дживз. Помнишь, что ты мне рассказывал, что кто-то кому-то рассказал такое, отчего у другого что-то стало с глазами и ростом волос.
— Я думаю, что вы имеете в виду призрака отца Гамлета, Принца Датского, сэр. Обращаясь к своему сыну, он говорил: «Когда б не тайна моей темницы, я бы мог поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри, и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе…»
Ты слушаешь меня?
— Да, сэр.
— Тогда слушай меня внимательно.
Когда я закончил повествование, Дживз заметил: «Я вас очень понимаю, сэр. Могут быть большие неприятности», что редко услышишь от Дживза, обычно он ограничивается: «это весьма неприятно, сэр».
— Я немедленно еду в Бринкли, сэр.
— Правда? Мне жаль, что ты прерываешь свой отпуск.
— Ничего страшного, сэр.
— Ты потом можешь продолжить.
— Конечно, сэр, если вам это будет удобно.
— Но сейчас…
— Конечно, сэр. Если вспомнить еще одно крылатое выражение, сейчас как раз то время,…
— …когда один хороший человек хорошо, а два хороших человека — лучше.
— Именно это я и имел в виду, сэр. Завтра утром я приеду домой как можно раньше.
— И мы вместо отправимся в путь. Отлично, — сказал я и вернулся к своему простому, но плотному обеду.
Можно сказать, что на следующий день я отправился в Бринкли с легким сердцем. Ведь рядом со мной сидел Дживз, чей интеллект, после пребывания на побережье, был обогащен фосфором. Но с тяжелым сердцем я вдруг подумал: а вдруг Дживз не справится. Он был большим специалистом по склеиванию разбитых сердец, но на этот раз он имел дело с сердцами фирмы Роберта Уикам и Регинальд Херринг. Я помню, как однажды по какому-то поводу Дживз сказал: «Это не по силам никому из смертных». При мысли, что Дживз повторит эту фразу и на этот раз, я заколыхался от страха, как заливная рыба. Я вспомнил, как Бобби, давая Кипперу от ворот поворот, грозилась, что приволочет меня к алтарю и свистнет священника. Поэтому я уже ехал с тяжелым сердцем.
Когда мы выехали за черту Лондона и можно было беседовать без риска врезаться в другую машину или зацепить невинного пешехода, я объявил наше совещание открытым.
— О друг мой Дживз, ты не забыл вчерашний телефонный разговор?
— Нет, сэр.
— Ты уловил, в чем суть?
— Да, сэр.
— Ты уже пытался это обдумать?
— Да, сэр.
— Какая-нибудь идея клюнула?
— Пока нет, сэр.
— Да, я и не удивляюсь. Такие вещи быстро не делаются.
— Да, сэр.
— Суть дело в том, — сказал я, крутанув руль, чтобы объехать встречную курицу, — что в лице Роберты Уикам мы имеем девушку возбудимого и крутого нрава.
— Да, сэр.
— А с девушками возбудимого и крутого нрава приходиться возиться. И уж никак нельзя их называть рыжими Йезавелями.
— Никак нельзя, сэр.
— Вот если бы меня кто обозвал рыжей Йезавелью, я бы обиделся. Кстати, кто такая Йезавель? Имя девушки знакомо, но никак не вспомню.
— Сэр, это действующее лицо из Ветхого Завета. Царица Израиля.
— Ах да, конечно. Скоро я и свое собственное имя забуду. Кажется, ее съели собаки?
— Да, сэр.
— Должно быть, это ей не было приятно.
— Нет, сэр.
— А все-таки взяли и съели. Кстати, о собаках. В Бринкли живет одна такса, которая сначала имеет такие манеры, будто хочет поиметь тебя в виде легкой закуски. Но не придавай этому значения. Это все чистой воды надувательство. Ее воинственное настроение ничто иное, как…
— …обыкновенное пустолайство, сэр?
— Совершенно верно. Хвостовство. Пара ласковых слов, и она прижмет вас… как это там?
— …И она прижмет вас к своей груди всеми четырьмя клешнями.
—Да, не пройдет и двух минут. Она и мухи не обидит, но ей нужно держать марку, ведь ее зовут Попет [Крошка]. Ведь если собаку изо дня в день зовут: «Крошка, Крошка!», поневоле захочешь применить силу. У каждого есть своя гордость.
—Совершенно верно, сэр.
—Тебе понравится Поппет. Милая собачка. Носит уши, вывернутые наизнанку. И почему это таксы носят уши, вывернутые наизнанку?
—Этого я не знаю, сэр.
—И я тоже. Всегда удивлялся. Но впрочем что это мы, Дживз. Болтаем о всяких Йезавелях и таксах, вместо того, чтобы сконцентрировать свое внимание на…
Тут я резко замолчал. Мое внимание полностью сконцентрировалось на придорожной таверне. Если точнее, не самой таверне, а на том, что стояло возле ее — на рыжем родстере, в котором я сразу узнал собственность Бобби Уикам. Можно было догадаться, почему она здесь. Бобби погостила у матери пару дней и поехала обратно в Бринкли. По дороге она почувствовала жажду, и она остановилась, чтобы выпить пару стаканчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43