На этом месте он облизнулся, и у меня не было сомнений в том, что он вспомнил вкус одного из коронных блюд Анатоля. И как раз на Анатоля он теперь и переключился.
— Находясь здесь на правах вашего гостя, я не мог не восхититься мастерством и талантом вашего повара. Я готов не выдвигать обвинений против мистера Вустера, если вы позволите этому даровитому человеку от вас перейти на службу ко мне.
Прародительница огласила комнату фырканьем — одним из роскошнейших его образчиков. Можно, пожалуй, сказать — полнозвучным фырканьем. Пустив ему вдогонку междометие «Ха!», она повернулась ко мне и сделала рукой размашистый жест.
— Я же тебе говорила, Берти! Ведь права я была! Я же говорила, что этот плод внебрачного сожительства примется меня шантажировать!
С такой жировой прослойкой Л. П. Ранклу, конечно, трудно было окаменеть от этого оскорбления, и все же, насколько смог, он окаменел. Словно кто-то из акционеров на собрании высказался нежелательным образом.
— Шантажировать?
— Да, вы верно расслышали.
— Это не шантаж. Ничего подобного.
— Он совершенно прав, мадам, — сказал Дживс, явившись словно бы ниоткуда. Я готов поклясться, что полсекунды назад его еще тут не было. — Шантаж — это вымогательство денег. А мистер Ранкл вымогает всего-навсего повара.
— Вот именно. Это чисто деловая операция, — сказал Ранкл, который явно счел Дживса арбитром не хуже Соломона.
— Дело обстояло бы совсем иначе, — продолжал Дживс, — если бы кто-нибудь захотел получить с него деньги, угрожая предать гласности тот факт, что в Америке он отбыл тюремное заключение за подкуп присяжного в судебной тяжбе, которую он вел.
У Л. П. Ранкла вырвался крик — такой же примерно, как у кота Гаса, когда на него упал пакет с кошачьей едой. Он пошатнулся, и его лицо, наверно, сделалось бы бледным, как полотно, не будь его кровяное давление таким, что лицу надо было бы приложить сверхусилия, чтобы сделаться бледным, как полотно. Максимум, чего оно смогло достичь, — это стать, как сказала бы Флоренс, землистым.
Прародительница, напротив, ожила, как цветик под влагой из лейки. Не то чтобы она была очень уж похожа на цветик, но вы меня понимаете.
— Что?! — воскликнула она.
— Да, мадам, все эти подробности содержатся в клубной книге. Бингли обрисовал их вполне исчерпывающе. В то время он придерживался крайне левых взглядов и, мне думается, получил немалое удовлетворение, занося на бумагу сведения, порочащие такого богача, как мистер Ранкл. С таким же смаком он пишет о том, как мистер Ранкл, имея все основания опасаться нового срока (на сей раз за мошенничество с недвижимостью), махнул рукой на деньги, которые он внес как залог своей явки в суд, и выехал из страны.
— Бежал от правосудия?
— Совершенно верно. Наклеил фальшивую бороду и пересек канадскую границу.
Прародительница испустила глубочайший вздох. Если ее глаза в тот миг не были похожи на две звезды, то я уж и не знаю, что на них похоже. Не будь ее последние танцевальные опыты достоянием столь давнего прошлого, она, наверно, прошлась бы по комнате в залихватской чечетке. Ее нижние конечности дергались так, словно ей стоило больших усилий усидеть на месте.
— Так, — сказала она. — Интересная будет новость для тех, кто заведует рыцарскими титулами. «Ранкл оказался рецидивистом? — спросят они. — Хороши бы мы были, если бы присвоили ему титул. Ребята из оппозиции штаны бы с нас спустили». Вчера мы обсуждали с вами, Ранкл, вопрос о деньгах, которые вы давным-давно должны были отдать Таппи Глоссопу. Пройдемте ко мне в будуар и покалякаем об этом еще разок.
Глава 17
На следующий день с раннего утра стояла ясная погода — точнее говоря, можно предположить, что она стояла с раннего утра, ибо я проснулся много позже. Когда я наконец продрал глаза, солнце сияло вовсю, природа ласково улыбалась, и Дживс был тут как тут с завтраком на подносе. Кот Гас, который почивал поблизости на кресле, пошевелился, открыл один глаз и совершил дальний прыжок из положения сидя прямо ко мне на кровать, не желая, видимо, оставаться в стороне от событий.
— Доброе утро, Дживс.
— Доброе утро, сэр.
— Погода как будто ничего.
— На редкость теплая, сэр.
— Улитка в поднебесье, синичка на листе — или наоборот? Не помню точно, как вы говорите в подобных случаях. Судя по запаху, вы принесли селедку.
— Да, сэр.
— Выделите Гасу его долю. Селедку он предпочитает есть из мыльницы, а блюдце лучше оставить для молока.
— Слушаюсь, сэр.
Усевшись в кровати, я утопил спину в подушках. Я ощущал глубочайшую умиротворенность.
— Дживс, — сказал я, — я ощущаю глубочайшую умиротворенность. Помните, я сказал вам несколько дней назад, что у меня острый приступ эйфории?
— Да, сэр. Ваши слова вспоминаются мне очень ясно. Вы сказали, что вы на седьмом небе и радуга висит у вас через плечо.
— Нынешним утром дело обстоит сходным образом. Мне кажется, вчера вечером все вышло как нельзя лучше. А вам?
— Да, сэр.
— Вашими усилиями.
— Мне очень приятно слышать это от вас, сэр.
— Надо полагать, прародительница достигла удовлетворительного соглашения с Ранклом?
— В высшей степени удовлетворительного, сэр. Мадам только что известила меня, что мистер Ранкл был чрезвычайно сговорчив.
— И Таппи с Анджелой могут пойти, как говорится, под венец?
— Как я понял со слов мадам, они сделают это очень скоро.
— А Медяк и М. Гленденнон, может быть, в эту самую минуту заключают брак в регистрационном бюро.
— Может быть, сэр.
— А Споду засветили в глаз картошкой и, надеюсь, больно засветили. Короче говоря, со всех сторон сквозь тернии продираются счастливые концовки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52