Носач свои сочинения диктует, и он говорил, что она классная стенографистка и машинистка. У меня есть ее адрес, но, возможно, она уже там не живет. Съезжу после обеда проверю. Ее зовут Магнолия Гленденнон.
— Не может быть.
— Почему?
— Что за имя такое Магнолия!
— Нормальное имя для Южной Каролины, откуда она родом. В Америке в южных штатах этих Магнолий как собак нерезаных. Но я не кончил рассказывать про избрание в парламент. Прежде всего, конечно, твою кандидатуру должны выдвинуть.
— Как ты этого добился?
— Все устроила моя невеста. Она знакома с одним министром, и он пустил в ход свои связи. Его фамилия Филмер.
— А. Б. Филмер?
— Точно. Он твой приятель?
— Я бы так не сказал. Наше мимолетное знакомство произошло на крыше летнего домика, куда нас загнал один желчный лебедь. Опасность сблизила нас ненадолго, но закадычными друзьями мы не стали.
— Где это случилось?
— На острове посреди озера в имении моей тети Агаты в Стипл-Бампли. Ты ведь живешь в Стипл-Бампли и. наверно, бывал у нее.
Тут его посетила ошеломляющая догадка, как тех солдат, которые, по словам Дживса. переглядывались на какой-то Дарьенской вершине.
— Леди Уорилдон твоя тетя?
— Самая что ни на есть.
— Она никогда об этом не говорила.
— И не скажет. Скорее она постарается это скрыть.
— Боже, значит, она твоя двоюродная сестра.
— Тетя! Нельзя быть тем и другим сразу.
— Я говорю про Флоренс. Флоренс Крэй, мою невесту.
Не скрою, новость потрясла меня, и если бы я не сидел, то, наверно бы, пошатнулся. Хотя чему тут удивляться. Флоренс принадлежит к тому сорту девиц, которые всегда найдут с кем обручиться: сперва она вверила себя Стилтону Чезрайту, потом мне и, наконец. Перси Горринджу, автору инсценировки ее романа «Морские брызги». Пьеса, кстати, недавно была показана публике в театре герцога Йоркского, но провалилась и была снята с репертуара в первую же субботу. Один критик заявил, что этот спектакль лучше смотрится при опушенном занавесе. Интересно, как Флоренс при ее самомнении перенесла все это?
— Ты обручился с Флоренс? — воскликнул я, все еще ошеломленный посетившей меня догадкой.
— Да. Ты не знал?
— Никто мне ничего не рассказывает. Значит, обручился с Флоренс. Ну-ну.
Менее деликатный человек, чем Бертрам Вустер, возможно, прибавил бы: «Попал ты в переплет» — или что-нибудь из той же оперы, поскольку не приходилось сомневаться, что дело этого несчастного плохо; но уж чего-чего, а деликатности Вустерам не занимать. Я только схватил его руку, потряс ее и пожелал ему счастья. Он поблагодарил меня.
— Тебе можно позавидовать, — сказал я лицемерно.
— Я сам себе завидую.
— Она очаровательная девушка, — продолжал я лицемерить.
— Вот именно.
— Умна к тому же.
— На редкость. Романы пишет.
— Один за другим.
— Ты читал «Морские брызги»?
— Просто из рук не выпускал, — соврал я: на самом деле я и не брал его в руки. — Ты видел пьесу?
— Дважды. Жаль, что она не пошла. Инсценировка Горринджа — детище глупца.
— Да, и непроходимого: я как первый раз его увидел, так сразу и раскусил.
— Жалко, что Флоренс не раскусила.
— Да. Кстати, какова судьба Горринджа? Когда я слышал о нем в последний раз, он был еще женихом Флоренс.
— Она разорвала помолвку.
— И очень мудро поступила. У него были длинные бакенбарды.
— Она считала его виновным в провале пьесы и прямо так ему и сказала.
— Да уж, она не из тех, кто смолчит.
— Что ты имеешь в виду?
— Что искренность, честность и прямодушие у нее в крови.
— Да, это правда.
— Она открыто высказывает свое мнение.
— Всегда.
— Прекрасное свойство.
— В высшей степени.
— Такая девушка, как Флоренс, никому спуску не даст.
— Точно.
Воцарилось молчание. Он сплетал и расплетал пальцы, и я чувствовал по каким-то признакам в его поведении, что он хотел бы что-то сказать, но не может решиться. Помню, такую же робость выказывал его преподобие Пинкер (он же Свинкер), когда собирался с духом, чтобы пригласить меня в Тотли-Тауэрс; или взять собак — они кладут вам лапу на колено и заглядывают в лицо, тихо, без всякого тявканья, но давая понять, что есть тема, на которую у них язык чешется высказаться.
— Берти, — произнес он наконец.
— Ау.
— Берти.
— Да.
— Берти.
— Да здесь я. Прости, но не в родстве ли ты с какой-нибудь испорченной граммофонной пластинкой? Может быть, ею была напугана твоя мать?
И тут слова полились потоком, как будто кто-то вынул затычку.
— Берти, я должен сказать тебе кое-что о Флоренс, хотя ты ее двоюродный брат и, наверно, все это и без меня прекрасно знаешь. Она чудесная девушка и, в общем, безупречная во всех отношениях, но у нее есть одна черта, довольно неудобная для тех, кто ее любит и помолвлен с ней. Не подумай, что я ее осуждаю.
— Что ты, что ты.
— Я говорю об этом так, между прочим.
— Конечно.
— Так вот, она не прощает поражений. Чтобы она не разочаровалась в тебе, ты должен выйти победителем. Она ведет себя, как сказочные принцессы, которые заставляли добрых молодцев исполнять желания: то заберись им на хрустальную гору, то добудь волосок из бороды татарского хана, а не справился — катись колбаской.
Я припомнил, что это за принцессы, о которых говорил Медяк: я всегда считал их дурехами. Почему, собственно, умение жениха забираться на хрустальные горы — залог счастливого брака? Вряд ли это умение будет требоваться чаще, чем раз в десять лет.
— Горриндж. — продолжал Медяк, — потерпел неудачу, и она стала для него роковой. Мне рассказывали, что когда-то Флоренс была помолвлена с жокеем-аристократом и забраковала его, потому что он упал с лошади, беря препятствие на скачках «Гранд нэшнл».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52