Тебя возлюбят дети и собаки,
а вслед за ними кто-нибудь еще…

И если слава выжжет как протрава
сердечный нерв и в лед оденет грудь –
расстанься с ней и все отдай за право
любить и обожать кого-нибудь.


Стишки-пирожки: прощальные подарку Ивана Афанасьевича

Иван Афанасьевич умолк и задумался, лицо приняло выражение собранное, словно и не был под градусом. Мы же, впечатленные последней порцией стихиатрических снадобий, не заметили, как подчистую смели всех девятерых мороженых муз; оставался нетронутым лишь парнасский ИАХ – никто не решался приступить к нему первым, что-то сдерживало; да к тому же и внешний вид кулинарного экспоната в результате облития слезами и подтаивания существенно переменился: он уже не стоял в величественном облачении вдохновенного пиита, а смирно сидел в подобии позы лотоса; одеяние подрастеклось, особенно на животе, черты лица смазались, и общие очертания стали напоминать то ли Будду, то ли китайского божка веселья, общения и удовольствий – Хотэя.
Заметив нашу заминку, ИАХ участливо спросил:
– Насытились презентацией, да? Демьяново угощение уже?… Ниче, щас трансформируемся.
Тут скатерть-самобранка начала потихоньку скукоживаться, менять форму, а остававшиеся на ней яства вместе с приборами, соусами и напитками плавно поднялись в воздух, заставив следовать за собой наши завороженные взоры, – и оказались над верхушкой кокосовой пальмы, той самой, на которой сидел петух, а у подножья дежурил кот, – как раз там, где произвела свой трюк утка по-пекински. Повисев и покивав нам прощально, неотведанные угощения потянулись, как стайка перелетных птиц по бирюзовому небу, туда же, куда улетела утка – в сторону «Цинцинната».
– Провиант вам на обратную дорожку, запасец не повредит, – пояснил ИАХ.
Этот нечаянный намек нельзя было не понять. Мы поднялись с мест.
– Спасибо, Иван Афанасич, было очень…
– Погодите, погодите, а на посошок? – ИАХ жестом показал, что такое посошок для него. А что для нас – мы увидели, глянув на самобранку.
Скатерть обрела вид возлежащего на траве большого вопросительного знака.
Внутри него от конца до конца, друг за дружкой пунктиром был выложен ряд свежеиспеченных, невероятно вкусно и разнообразно пахнущих пирожков. Успел сосчитать – тридцать три. Величины одинаковой, а формы все разной: где цветочек, где рыбка, где воробьиное гнездышко, где устрица, а один, особо мне приглянувшийся – в виде зверя тянитолкая о двух головах. Я сразу на него и нацелился, и это не ускользнуло от внимания ИАХ.
– Можно, можно и даже нужно… Какой унюхала душа, тот и берите. Только надламывайте, прошу вас, с осмотрительностью: внутри каждого выпечного изделия, кроме начинки чревоугодной, еще кое-какая имеется. Пирожковая лотерея, давняя затейка моя для желанных гостей… Смелее!.. Ну давайте с вас начнем, – видя, что мы с ДС оробели, обратился ИАХ к Оле, – ледиес ферст, бусурмански выражаясь, сударыня в первую очередь…
– Ой, а мне страшно, – сказала Оля с непритворным трепетом. – Здесь что, предсказания? Как в китайских ресторанных печеньях?
– Здесь информация, – закрыто сказал ИАХ.
Оля опустилась на колени, зажмурила глаза, протянула руку и вслепую нашарила пирожок-рыбку. Разломила. Вынула бумажку. Прочла вслух:

Я этой истины куски глотал,
играя в поддавки,
я так старался проиграть,
как будто завтра умирать…

И вот итог моих сражений,
вот что взошло на грядке бреда:
любовь – искусство поражений,
в любви страшней всего – победа.

– Не нахожу, что возразить, Иван Афанасич, но как в жизни применить, не представляю. Стремиться к поражениям в любви, по-моему, излишне, они и так косяком идут, поражения, одни прямые и откровенные, а другие…
– В виде побед, эти единственно и страшны. Кто предупрежден, тот вооружен, разумейте…
ДС поднял и разломил пирожок-гнездо. Вынул бумажку, пробежал текст глазами. Читать вслух не стал, передал мне. Я озвучил.

Все в порядке. Новости худые
прибывают. Звезды полыхают.
Жизнь кипит. А малыши седые,
пошумев немного, затихают.

Все в порядке. Малыши, не старьтесь,
не смолкайте. Старички, шумите,
делайте зарядку, в баньке парьтесь,
если что и стопочку примите.

Я за вас обеими руками,
я желаю вам хорошей жизни.
Только вы не будьте дураками,
не ищите счастья в дешевизне.

Жизнь одна, богат ты или беден,
а у смерти запашок женитьбы…
Лучше лишний рупь отдать соседям,
а последний хорошо пропить бы.

Все в порядке, милые, не ссорьтесь,
над собой посмеиваться смейте.
Чтобы жить, нисколечко не портясь,
думайте о легкой, доброй смерти,

но всерьез ее не принимайте,
а с собою не играйте в прятки…
Стопочки повыше подымайте
и не беспокойтесь, все в порядке.

Глядя молча друг на друга, мы с ДС несколько мгновений простояли в немой сцене, словно у Гоголя в концовке «Ревизора», когда городничему и его свите объявляют известие о приезде Настоящего Ревизора… Иван Афанасьевич сцену прервал.
– К прочитанному стихиатрическое послемыслие родилось, вы позволите? Пушкину легкий отзвук…

Уходит все, что мило –
природа любит месть…
Но то, что где-то было, –
то снова где-то есть.

И сколько через точку
проходит плоскостей,
настолько нам отсрочку
дает Отец Вестей,

и смерть в припадке пьянства
о том заводит речь,
что время – лишь пространство
для бесконечных встреч.

– Это обнадеживает, Иван Афанасьевич, – произнес после паузы ДС. – Этому хочется верить. И как-то верится даже, когда пьяная смерть дуреет и, как черепаха Тортила, выбалтывает свою тайну…
– Во-во, старуху костлявую поить надобно чаще, добрее будет… Теперь ваша очередь, доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80