Тогда в жаркую ду
хоту впивались, как острые когти, струйки холодного воздуха и вызывали л
егкий озноб.
Я восторгался книгой Барбюса, особенно последними страницами, где приро
сшие к земле солдаты говорят о великой справедливости. Имя Либкнехта нео
жиданно вспыхивает в разговоре как реальная и близкая надежда на пришес
твие новых времен.
Каждый раз, доходя до этого места, я испытывал глухое волнение и почему-то
начинал думать о себе: двигаюсь ли я вперед пли погружаюсь в оцепенение. С
удя по тому, что я сам задавал себе этот вопрос, я был еще жив. Это меня успок
аивало.

Заколоченный дом

Вдоль сухумской набережной тянулись тогда темноватые и низкие духаны с
удивительными названиями: «Зеленая скумбрия», «Завтрак на ходу», «Отдых
людям», «Царица Тамара», «Остановись, голубчик».
В каждом духане висело на стене напечатанное крупным шрифтом объявлени
е: «Кредит никому!» Только в одном из духанов это неумолимое предупрежде
ние было выражено более вежливо: «Кредит портит отношения».
В окне парикмахерской тоже была своя вывеска:
«В кредит не освежаем».
Объявления о кредите висели повсюду, даже около уличных шашлычников. Они
готовили шашлыки на замысловатых сооружениях: к железному стержню были
припаяны одна над другой продырявленные жестяные сковородки. На них кла
ли по отдельности куски баранины, помидоры и нарезанный лук. Под сковоро
дками наваливали гору пылающих углей, медленно вращали стержень, и шашлы
ки жарились, вертясь, в горячем соку лука, лопнувших помидор, в собственно
м жиру и распространяли по Сухуму жестокий чад. Временами этот чад был сл
ышен даже на рейде. От него першило в горле.
Объявления о кредите были только живописной подробностью сухумской жи
зни. На самом деле во всех духанах посетители и пили и ели в кредит еще со в
ремен царицы Тамары. Попытка расплатиться тут же вызывала у духанщиков п
олное недоумение. Поэтому было совершенно непонятно, кто придумал этот л
озунг и заклеил объявлениями о кредите весь Сухум.
Крикливые бородатые водоносы бродили по набережной с маленькими, увиты
ми плющом бочонками с холодной водой. У каждого водоноса тоже висела на б
очонке табличка с предупреждением о кредите. Даже чистильщики сапог веш
али эту табличку около своих нарядных ящиков.
Каждый чистильщик украшал свой ящик открытками, колокольчиками и портр
етами то Венизелоса, то католикоса Армении, в зависимости от национально
сти чистильщика.
Чистильщики делились на стариков и мальчишек. Людей средних лет между ни
ми не было.
По утрам сухумцев будил отчаянный барабанный стук щеток по ящикам. Это м
альчишки-чистильщики занимали свои посты и лихо отщелкивали щетками та
кт популярной в то время песенки: «По улицам ходила большая крокодила! Он
а совсем голодная была». Старики только укоризненно качали головами.
Среди стариков был древний курд, своего рода патриарх чистильщиков. Гово
рили, что он уже тридцать лет сидит на одном и том же месте около пристани.
Огромные щетки мягко ходили в его руках. Глянец старик наводил одним неб
режным мановением красной бархотки.
Все относились к этому курду с большим уважением. Даже капитан «Пестеля»
здоровался с ним за руку.
И вот этому старику привелось сыграть жестокую роль в истории с заколоче
нным домом Ц тем домом, что стоял в непосредственной близости от усадьб
ы Генриетты Францевны.
Старушка рассказала мне историю этого дома. В Сухуме враждовали два рода
. Вражда эта окончилась тем, что в одном роду остался в живых единственный
мужчина Ц сосед Генриетты Францевны. В 1900 году этот человек, чтобы спасти
сь от неминуемой смерти, бежал с женой в Турцию.
Такие случаи не всегда спасали людей. На памяти Генриетты Францевны был
пример, когда человека, бежавшего от кровной мести, разыскали даже в Амер
ике и там застрелили.
Семья, враждовавшая с соседом Генриетты Францевны, сбежавшим в Турцию, в
скоре переехала из Сухума в аул Цебельду, и месть, не получая свежей пищи,
погасла.
По абхазским поверьям, дом, где была кровная месть, считался проклятым. Ег
о обычно заколачивали, и никто не хотел в нем селиться.
«Проклятые» дома постепенно разрушались от старости. Тогда их сносили.

После рассказа Генриетты Францевны я несколько иначе стал смотреть на э
тот заколоченный дом. Я начал замечать в нем зловещие черты.
На чердаке во множестве жили (или, вернее, спали вниз головой) летучие мыши
. По вечерам они просыпались и носились у самого лица, качаясь и попискива
я. На деревянных стенах дома светились трухлявые сучки. Они были похожи н
а злорадные зеленые глаза. И день, и ночь жуки-древоточцы прилежно грызли
деревянные стены дома. Очевидно, дом вскоре должен был рухнуть.
Однажды я задержался в городе. Из Абсоюза я зашел в редакцию маленькой су
хумской газеты и там написал короткую горячую статью против кровной мес
ти. Редактор, читая ее, только чмокал языком.
Ц Нельзя печатать, Ц сказал он наконец и хлопнул по рукописи ладонью.
Ц Понимаешь, кацо, невозможно так неожиданно отнимать у людей их привыч
ки. Надо действовать дипломатично. Тысячи лет они резали друг друга, кацо,
Ц и вдруг запрещение! Ты мне не веришь, кацо, но клянусь своей дочерью, что
автора этой статьи немедленно убьют на пороге редакции. Ты понимаешь, чт
о я, как редактор, не могу этого допустить.
Ничего не добившись от редактора, я ушел. Я оставил его в состоянии унылог
о размышления. Он морщил лоб и тер синим карандашом за ухом.
За окнами шевелились от ветра кусты лавров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15