Небось еще, курит папиросы, ругается матом. А Виталий! Виталий! Чем он думает? Везет это чудовище в дом! Господи! Все в этом мире перевернулось вверх дном! — Она взяла в руки висевший на шее медальон, Катя знала, с детской фотографией ее мамы, и поцеловала его. — Альвина! Деточка! Я не допущу, чтобы в твоем доме распоряжалась эта жалкая оборванка!— Но ведь мама уехала из нашего дома, — сказала тихо Катя, — и тогда ты не ругалась, что она бросила нас!— Она не бросала! — быстро сказала Зинаида Тимофеевна. — Твой папа сделал ее жизнь невыносимой.— Неправда, — опять возразила Катя, — это мама всегда кричала на него! И не сказала папе, что уезжает в Москву! Помнишь, как папа переживал? Не спал ночами… Мы же так любили Сашу, а мама… Она увезла его… — голос Кати дрогнул. — Не думай, я маму тоже люблю, но почему она забыла меня? Мне было так плохо без нее, а она не звонила, даже письмо ни разу не написала…— Ты ошибаешься, твоя мама очень страдала, что не может забрать тебя, — оборвала внучку Зинаида Тимофеевна. — Ее муж… Этот… Одним словом, надо было немного потерпеть, и все бы образовалось!— Теперь уже ничего не будет! — произнесла Катя еще более тоскливо. — Я ее никогда не увижу! Мы даже на могилку не сможем съездить. Все осталось в этой проклятой тайге! — Девочка глянула на горы, подернутые мрачной пеленой облаков. Весь день шел мелкий, как крупа, снег, и серую землю затянуло дырявое белое покрывало. Она горестно сморщилась и повернулась к бабушке. — Мне кажется, что лето никогда не наступит. Не распустятся цветы на клумбах, не вырастет трава… Мне не хочется идти в школу, не хочется ехать на танцы… Если эта женщина поселится в доме, как мне с ней разговаривать? Она, наверно, грубая, неуклюжая…— Успокойся, девочка моя! — бабушка подошла и встала рядом. Глаза ее иступлено сияли, точь-в-точь, как у восходящей на костер Орлеанской девы. — Мы не позволим, чтобы эта солдатня в юбке командовала нами. Мы покажем ей, кто хозяева в доме! — Она обняла Катю за плечи. — Что бы ни говорил твой отец, но он целый день на службе, а нам предстоит общаться с ней целые дни напролет. Вот увидишь, она абсолютно не умеет обращаться с ребенком, к тому же лентяйка и неряха.— Откуда ты знаешь, что она неряха и лентяйка? — поразилась Катя. — Ты же ее не видела?— Мне подсказывает сердце, — ответила торжественно Зинаида Тимофеевна. — А мое сердце меня никогда не обманывает. И наша задача, Катя, открыть твоему отцу глаза, чтобы он сам отказался от услуг этой дикарки.— Дикарки? — Засмеялась Катя. — Точно! Дикой Лизы! Она ведь в лесу жила, одичала!— Ничего! — Зинаида Тимофеевна величаво вздернула подбородок, отчего жилы на худой шее некрасиво натянулись. — Она еще у нас попрыгает! Я никому не позволю занять место твоей мамы!— Я тебе клянусь, бабушка! — Катя сжала кулаки. — Через неделю она сбежит отсюда.— Ну, зачем же так? — бабушка неожиданно пошла на попятную. — Возможно, не стоит ее выгонять так скоро. Люди нас не поймут и осудят. И потом, твой отец… Он ведь примется выяснять, почему вы не смогли ужиться.Катя насупилась.— Я знаю, как ему объяснить, — сказала она с вызовом, не заметив, что Зинаида Тимофеевна очень умело подвела ее к тому, что сама же и хотела от нее услышать. — Если хочет, чтобы я осталась с ним, пусть выбирает…— Ладно! Ладно, Катюша! — Бабушка ласково погладила ее по голове. — Ты уже большая девочка. Все понимаешь! — Она перевела взгляд на окно и вздохнула. — Тринадцать лет. Я в этом возрасте уже наравне со взрослыми в поле работала, матери помогала.— Бабушка, — Катя просительно заглянула ей в глаза. — Позволь мне завтра в школу не ходить. Опять расспрашивать начнут. Сегодня к дому подхожу, Раиса Павловна из своих ворот выплывает, и сразу ко мне. Обнимает, сюсюкает: «Ах, деточка! Ах, бедная!». А ведь как маму ненавидела! И к нам сколько раз забегала, все интересовалась, как папа? Сильно ли переживает, что мама уехала! Жаба! Я ведь знаю, ей совсем не то интересно…— Нет, школу нельзя пропускать! И на людей не сердись! Одно дело, если вправду сочувствуют, а на самом деле больше злорадствуют! Рады небось, что у нас горе! И на Раису Павловну не обижайся! Она — женщина умная, самостоятельная! Начальником финчасти не каждый сможет работать! А она, вишь, сумела! Гляди, какие хоромы себе отстроила. Не чета нашим! — Зинаида Тимофеевна кивнула в сторону окна, за которым виднелись купола и башни, смахивающего на восточный дворец, особняка соседей. — Отцу твоему недосуг было даже за строительством приглядеть! Вот и отгрохали домину, то ли барак, то ли контора. Мы раньше в таких жили, только не в кирпичных, а в деревянных, и народу ютилось в них раз в пятьдесят больше…— Бабушка? За что ты папу так не любишь? — Катя обняла Зинаиду Тимофеевну и заглянула ей в глаза. — Что он тебе сделал?— Я всех люблю! — сказала строго Зинаида Тимофеевна и отвела от себя руки внучки. — Пойду на кухню, надо распорядиться насчет ужина. И что за повариху вы нашли? Так и гляди, чтобы ничего не стянула!— Бабушка! — с укоризной произнесла Катя. — Зоя Васильевна десять лет у нас работает! Зачем ты ее обижаешь?Зинаида Тимофеевна остановилась на выходе из столовой и погрозила Кате пальцем.— Не учи свою бабушку! Я долгую жизнь прожила, и знаю: нет такого человека, который бы за свою жизнь ничего не украл! — И, гордо выпрямив спину, она направилась на кухню.
Катя подошла к окну. Она перекинула косу на грудь, и некоторое время бездумно расплетала и заплетала ее конец. Мама всегда говорила, что длинные волосы украшают женщину, и не позволяла подрезать их. Коса доставляла Кате немало хлопот. Приходилось вставать на полчаса раньше, чем подруги, которые давно уже обзавелись модными стрижками, чаще мыть голову, а сколько расчесок пострадало, когда она принималась приводить волосы в порядок… Раньше Катя часто с плачем упрашивала маму избавить ее от косы, но мама была неумолима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88