Я с ним был связан перед войной, когда он для меня многое нашел по масонству французскому и его связям с Интернационалом. Книгу Осоргиной – в Париже имел, теперь не имею, но пользоваться ею могу. Но она для масонства „карбонарского“, т.е. русского, начала 20 века, ничего не дает».


Вольский – Николаевскому. 4 (8) марта 1961.
(В оригинале ошибочно проставлен «1960» – Н.Б.).

«Относительно масонства С.Н. Прокоповича. Кускова, когда я ее прижал, написала мне, что она с С.Н. вступили в русскую масонскую организацию в 1906 г. (об этой организации у меня есть от нее большое письмо). Но покойный Бурышкин, сам масон, и собравший огромное число всяких сведений и документов о масонстве (он показал целую кипу тетрадей об этом) мне сообщил, что ему доподлинно известно, что Прокопович вступил в иностранную масонскую ложу во время пребывания его и Кусковой за границей. Кускова, видимо, тогда в нее не вступила, ибо женщины в иностранные масонские ложи не допускались Это неверно. Женщины допускались в специальные «белые» ложи.

. Когда я выразил некоторые сомнения относительно масонства Прокоповича еще до 1898 г., Бурышкин пожал плечами: «Зачем вам в этом сомневаться, когда вот здесь, в этой тетради, все сведения о том, как и где Прокопович вступил в ложу». Все, что после Бурышкина осталось, в архиве Колумбии, но собранный им материал о масонстве туда не поступил. Парижские масоны его оттуда извлекли. Тер-Погосян, сам масон, на мой вопрос, переданы ли в архив масонские тетради Бурышкина, сухо мне ответил: «Нет не переданы». И на этом разговор прекратил. Аронсон написал два очерка о русском масонстве в Февральскую революцию Аронсон напечатал не два, а четыре очерка о русском масонстве, а затем перепечатал их в своей книге, дополнив их новой информацией.

, на мой взгляд, очень интересные. По его просьбе я сообщил ему, что писала мне об этом вопросе Кускова. Было бы не плохо этот вопрос далее копнуть. На мой вопрос, почему вокруг этого столько таинственности, Кускова дала мне объяснение, но на мой взгляд, мало убедительное. Кстати, она мне сообщила, что Гучков был масоном Б.И.Н. наконец понял тактику масонов, которая при «полной и окончательной радиации» требует отрицания, что такой-то когда-либо был масоном.

, но от него они отшатнулись вследствие его сношений с военным германским штабом».


А.И. Гучков умер в 1936 г., до похищения ген. Миллера, в котором участвовал ген. Скоблин. До самоубийства Ксюнина в Белграде. О нем были некрологи. Один из них принадлежит перу Керенского. («Современные записки», № 60, с. 460). Мысль редакторов журнала пригласить Керенского и поручить ему это дело, кажется крайне неудачной: Керенский сначала с раздражением подчеркивает, что Гучков никогда не был революционером, а был правым, санкционировал разгон I Гос. Думы, одобрял Столыпина, выступал в III Думе как лидер правых («реакционеров»). В октябре 1915 г. он примкнул к революции. Благодаря скандалу с Сухомлиновым и участию великих князей в делах армии, он якобы увидел «весь ужас в России» и «слился с освободительным движением». Далее он пишет, что Гучков «был бы незаменим в дворцовом перевороте», который готовил в 1916 г. В 1914 г. он предвидел разгром России, ему мало кто доверял, «только узкий круг офицеров и генералов Генерального штаба». 27 апреля 1917 г. (на заседании всех четырех Дум) «он произнес трагическую речь о том, что Россия стоит на краю гибели». О том, что Гучков уже с 1920 г. искал в Берлине военной помощи у немцев (вместе с Бискупским, Скоропадским и Красновым) Три «белых» генерала, которые заправляли русской политикой в Германии, вместе с ген. Туркулом. Эти генералы состояли членами черносотенной «боевой организации» «Трест», в эти годы насквозь пронизанной тайными агентами ГПУ. Необходимо отметить, что ген. Туркул, видимо, был подозрителен своею деятельностью в глазах французских властей: весной 1938 г. он был – без объяснений – выслан из Франции, и окончил свою жизнь в Германии.

, Керенский не сказал ничего. И о периоде 1920–1936 гг. вовсе умолчал. Ни дата рождения, ни дата смерти (как очень часто в русских некрологах) не упомянуты.

Д.С. НАВАШИН
(1889-1937)

4 апреля 1909 г. Брюсов писал Андрею Белому:

Дорогой Борис Николаевич!
Позвольте рекомендовать вам Дмитрия Сергеевича Навашина, молодого поэта, который читал мне свои очень интересные стихи и сказки. Надеюсь на ваше к нему внимание.
Ваш всегда Валерий Брюсов.
В томе 92 «Литературного наследства» дается следующее примечание к этому письму:
Дмитрий Сергеевич Навашин – поэт, студент-юрист Киевского университета, сын профессора ботаники, позднее академика С.Г. Навашина; к Брюсову обратился с рекомендательным письмом Ф.Ф. Зелинского от 5 марта 1909 г. 6 апреля 1909 г. Навашин писал Белому: «Несколько дней тому назад я имел честь и удовольствие беседовать с Валерием Яковлевичем Брюсовым. Подводя итоги нашего разговора, Валерий Яковлевич предложил познакомить меня с вами, на что я отозвался живейшей благодарностью и, насколько помню, в тот же день оставил у вас его письмо. Ежели вы ничего не имеете против подобной встречи, не откажите в любезности сообщить мне, в какой день и час я мог бы застать вас дома…» Брюсов опубликовал стихи Навашина и его рассказ «Морской разбойник» в «Северных цветах» в 1911 г. Белый сдержанно отозвался об этих произведениях: «…единственное их достоинство – та юная свежесть, которая присуща и многим другим начинающим, не попавшим однако на страницы „Северных цветов“.
(«Русская мысль», 1911, кн. 10, с. 25).


Перед первой мировой войной Навашин был известен узкому кругу московских литераторов, как поэт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119