Последних он оставляет без внимания, а старых знакомых делит на тех, которые простили ему и забыли его визит к послу Богомолову, и тех, кто все еще кипит негодованием. Из этих последних на первом месте, конечно, стоит Мельгунов.
Когда пошедшие к послу составляют декларацию, Мельгунов иронически спрашивает: делегация? от кого именно? Он возмущается главным образом тем, что маклаковцы все еще верят, что со Сталиным случился переворот. Мельгунов называет их визит «свидетельством об интеллектуальной нищете и крахе квалифицированной русской интеллигенции», а примирение со Сталиным – «маниловщиной». Он не унимается и говорит, что на Адамовиче «теперь почиет благодать советская».
Через пять лет Мельгунов делается редактором журнала «Возрождение», и предлагает Маклакову сотрудничать у него, – давая ему случай заставить русскую эмиграцию забыть о том, какая им была сделана ошибка. «И Вольский, и Зензинов уже печатаются в „Возрождении“, – пишет Мельгунов. Но Маклаков воздерживается от такого шага, хоть в его письмах „друзьям“ в США мы встречаем фразу: „Я часто завтракаю с Гукасовым“ А.О. Гукасов был владельцем конторы на Енисейских полях, богатым человеком и издателем Возрождения, сначала газеты, а затем – журнала.

.
В ответ на запрос Б.И. Николаевского из Нью-Йорка, Маклаков пишет ему о попытке русских масонов в Париже добиться открытия лож в СССР. «Слышал я о такой попытке», – пишет он Николаевскому, – давая ему понять, что инициатива эта исходит не от него, а от других. «В этом видят способ привлечь на свою сторону американское масонство. Здесь к этому масонские круги отнеслись отрицательно и приняли меры, чтобы Альперина предостеречь. Но я слышал, что один масон уехал в СССР, это мог быть или Кривошеин или Одинец. Могу если хотите, узнать точно. Я сам там, в квартире Альперина, давно не бываю из-за глухоты».
Но, конечно, далеко не все писали ему из США, что они думают: некоторые молча отходили от него в сторону, и там, и в Париже: парижская эмигрантская газета «Русская мысль» началась в 1947 г. с большими трудностями и с очень малыми деньгами. Кое-кто стал приезжать во Францию после шести-семи лет в Америке. Иные, как М.А. Алданов, вели себя так, как если бы ничего не случилось, и никакого визита в советское посольство вообще не было. Он не упоминает об этом факте ни когда пишет письма Маклакову, ни когда пишет о нем. И молчит о том факте, что Маклаков одно время был сотрудником «Русских новостей», которые субсидировались сов. посольством. (См. № 2, апрель 1945: «Советская власть и эмиграция»). Третьи довольны поведением Маклакова и требуют дальнейшего сближения с советским послом, – этих постепенно французские власти высылают на родину, некоторые из них уезжают по собственной инициативе.
Последний раз тема злосчастного визита вспыхнула в марте 1949 г., когда на процессе известного невозвращенца В.А Кравченко адвокат противной стороны, т.е. французской коммунистической газеты, Блюмель, в громовой речи, потрясая кулаками, напомнил публике, что советская власть теперь совершенно переродилась, и что «в Париже все эмигранты пошли в сов. посольство, во главе с самим бывшим русским послом, и пили за здоровье Красной армии и Сталина, и им всем было позволено вернуться на родину». (См. отчет с процесса Кравченко 1948-1949 гг. «Новое русское слово», Нью-Йорк и «Русская мысль», Париж. Репортером была Н.Б.). Когда отчет этого судебного заседания был напечатан, редактор сов. газеты в Париже (Ступницкий) заявил, что этого никогда не было, и что репортер «Русской мысли» весь инцидент в зале суда выдумал.
Николаевский Маклакову писал часто, и тот на все запросы отвечал. Он послал ему в США, по его просьбе, список людей, работавших с немцами, в разной мере замешанных в «коллаборации»:
Горчаков (?) – «метивший в редакторы на место Милюкова», т.е. «желавший заменить „Последние новости“ своей про-немецкой газетой». Не ошибся ли Маклаков, желая назвать Жеребкова, русского гаулейтера, во время оккупации?
Модрах – лицо неизвестное.
Ген. Головин, Д.П. Рябушинский, Илья Сургучев (автор «Осенних скрипок», готовивший себя в будущие председатели Союза русских писателей в «освобожденной Гитлером России»).
А.Н. Бенуа, поместивший отрывок из своих воспоминаний детства в каком-то русском периодическом издании.
С.М. Лифарь – танцевал «Жизель» и другие балеты в парижской Гранд-Опера при оккупации.
Второй список содержал имена лиц, погибших от рук немцев: Мать Мария, Пьянов, Бунаков-Фондаминский, Апостол, Трахтерев, Вольфсон, Левин.
«Пропавшие библиотеки» – Бунакова, Шефтеля, Ходасевича, Осоргина, Тургеневка и т.д.
Люди, умершие собственной смертью: Милюков, Переверзев, Бурцев, П.Б. Струве, Тесленко, Бернацкий, К.К. Миллер, Осоргин, С. Булгаков, Коковцев, Калишевич.
Тут же, в одном из писем Николаевскому, – рассуждения Маклакова о «трех группах» русских эмигрантов в Париже: 1-я – «непримиримые» – Мельгунов, Церетели, правые и левые. 2-я группа – «советские патриоты», бывшие эмигранты, навещающие сов. посольство и собирающиеся в Россию – их имена М. не дает. И 3-я группа: центральные. Себя он включает в эту третью группу.
Жизнь его в эти первые годы после тяжелых военных лет была невеселой: старение, прогрессирующая глухота, смерть близких, одиночество и страшные годы в России – последние годы Сталина, все способствовало некой меланхолии, которая начала развиваться в нем. В дни его юбилея (75 лет) «Русские новости» поздравили его, как близкого друга и единомышленника, а «Русская мысль» требовала от него письма в редакцию, что он с советской газетой в Париже ничего общего не имеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119