– Я всегда так ложусь.
Все прапорщики заканчивали в Ленинске техникум связи. Даже один таджик – начальник банно-прачечного комбината, продававший казённые простыни с клеймом «МО СССР ВЧ 34200» и неровной звездой, вырезанной из протектора. Едут на службу мотовозом, играют в кости на деньги. Лоснящиеся, отвисшие щёки братьев Чабанцов в такт костям катались по плечам. Выигранное по копейке пускали на выпивку в Тюратаме, другой формы общения между собой они не признавали. Служба начиналась с рысканья чего бы ещё продать. Когда ничего под рукой не находилось, начинали склонять начальника вещевого склада продать танковую куртку (они шли за два литра спирта). Тут же находили покупателя и того, кто тайком запишет эту куртку на своего командира.
Прапорщик Стебунов проспал и опоздал на мотовоз. Нужно было добираться на попутных 40 км. По дороге его догнал на своей машине командир части вместе с замполитом и начальником штаба:
– Пьянь несусветная, приедешь в часть, я с тобой разберусь! Готовься на суд чести.
С перепугу прапорщик вцепился в запасное колесо на заду «УАЗика», упёрся ногами и так доехал до штаба. Спрыгнул, обошёл сзади и стал в строй. Подошёл командир.
– Капитан Кобелев, ко мне! Где ваш прапорщик Стебунов?
– В строю.
– Как в строю? Где? Что вы мне голову морочите?
– Вон стоит.
У командира отвисла челюсть.
– Где вы были товарищ прапорщик?
– Здесь был.
– Как вы приехали?
– Мотовозом.
Все прапорщики клятвенно подтвердили, что ехали вместе со Стебуновым и играли с ним в карты. Эта коллективная галлюцинация так и осталась для начальства неразгаданной, хотя командир, замполит и начальник штаба по очереди вызывали Стебунова и все допытывались.
– Так это ты был на дороге?
Кончил Стебунов плохо. Его, пьяного, искусали на стадионе комары, случился аллергический дерматит. Вспух, как подушка.
Однажды командир полка едет на машине и видит, как между барханами прапорщик несёт мешок, явно что-то ворует. Открывает – полный мешок панам. Прапорщику – «суд чести», он и сам не знал, зачем они ему были нужны.
Когда судили прапорщиков, все офицеры собирались в клубе поглазеть на это шоу. Падшего начинали топтать. Я был заместителем председателя суда чести, вёл обвинение в стиле Вышинского. Обвинял беднягу в падении боеготовности, дисциплины, роста неуставных взаимоотношений. Прапорщик на суде обычно не сопротивляется, потеет, багровеет, бледнеет, вращает глазами, но молчит – словарный запас ограничен. Прапорщик Чабанец так и не смог объяснить, зачем ему понадобился мешок гречки. Он был завстоловой, мог готовить её себе там хоть каждый день. Но жадность возобладала, завёз себе домой, соседи тут же донесли.
Подобная юридическая практика позволила мне постичь механизм политических репрессий 30-х годов. У тогдашних обвиняемых образование тоже было классов по восемь. Офицеры, те огрызались немилосердно, образованные, как-никак академии покончали. Подавали апелляции, тот же суд за мзду и писал.
После развода занятые на спецработах разъезжались, остальные расползались по тыловым курилкам от греха подальше, чтобы не попасть на глаза ошалевшему от безделья командиру полка. Абсолютное шатанье. Получали спирт, шли «изучать МАЗ», пропадали там дня на три. Жёны искали:
– Что у вас за наряды, мужа неделю нет дома!
Ответственный по управлению как-то пожаловался начальнику тыла:
– Шатуны. Выгнал их из бани, смотрю, они уже в «пожарке», выгнал из «пожарки» – они в КИПе. (В КИПе был один из основных притонов, Авт.). Глаза стеклянные. Доложите по книге расхода личного состава!
– Те уехали на старт, те на МИК…
Как ты их проверишь, когда названные объекты за десять километров от площадки?
– Вы бы им хоть задания ставили.
– Что я дурак, чтобы ещё натворили чего.
Некто из прапорщиков послал на «квашпункт» команду – убирать отходы. Двадцать человек залезли в эту ёмкость с вилами, прапорщик, по простоте собирался вёдрами подавать. Угорели все, кроме него.
Прапорщик Чуйко отнимал сухой паёк, выданный солдатам на сельхозработы.
– Ребята, вы же рисовую обрушку грузите. Потрите её между ладошек, в ней битые рисинки. У меня жена дома только этим и занимается. Мы сами едим рисовую кашу. А вы всё тушёнку… Я когда представляю эту картину, как семья прапорщика Чуйко ест кашу из обрушки, плакать хочется. Он действительно набирал по несколько мешков обрушки и продавал казахам, те кормили скот.
Пристыженные солдаты, осознав необоснованность своих претензий, перешли на подножный корм – утащили у казашки казан и варили обрушку с солью – на рисе не пропадёшь. Угрызения совести таки настигли Чуйко на рыбалке. Он уснул в лодке. Ночью товарищи проснулись от страшного крика, вытащили скрюченного прапорщика, – тому приснилось, что его похоронили живьём.
– Потрогаю руками, вокруг доски.
Прапорщик Козятинский умудрялся продавать казахам консервы «Щи-борщи» под видом тушёнки. Как-то он, будучи в штатском – спортивном костюме и кепке – уснул в Джусалы на базаре. Пока он спал на прилавке, в кепку, лежавшую рядом накидали медяков. Сердобольный народ думал – из тюрьмы сбежал. К слову, казахская милиция лежачими, будь-то пьяный или мёртвый, принципиально не интересовалась. На базаре они собирали бакшиш с торгующих. Будучи по совместительству и участковым инспектором местной милиции, я как-то поинтересовался, почему на доске «Их разыскивает милиция» не развешивают ориентировок, благо тех накопилась куча. Начальник только махнул рукой. По-своему он был прав. Кто прийдет в Джусалы (6 часов поездом от Казалинска) прятаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102