Мерц беседовал с двумя полицейскими, они пили кофе.
"Для Патти Бейли?
Черт побери, что происходит?"
* * *
Саморра вошел без четверти три. Его лицо было бледным, усы темными, но черный костюм и белая рубашка, как всегда, свежими. Мерси обратила внимание, что на воротничке теперь нет губной помады.
Он кивнул ей и произнес:
– Я сейчас снимал отпечатки пальцев в кухне Обри Уиттакер. Внизу, где все происходило.
Он показал дактилоскопические карты.
– Койнер или О'Брайен могут...
– Нет. Картами займусь я сам.
– Почему?
– Я не доверяю им. Никому не доверяю. Ни экспертам, ни нейрохирургам, ни всемогущему Богу на небесном троне. Придется полагаться на себя.
«А я считала себя разозленной», – подумала Мерси.
– Отлично. Занимайся сам.
Саморра отвернулся:
– Извини, меня вечно нет на месте. Как тебе нравится работать с невидимым напарником?
– Я понимаю.
– Цветы отличные. Ей всегда они нравились, забыл, как цветы называются.
– Хризантемы, – сказала она. – Давай пойдем прогуляемся.
Они покинули шерифское помещение через южную дверь, миновали здания экспертизы и тюрьмы. День после бури был ясным, воздух свежим, на вершине Сэдлбэк лежал снег.
Они взяли в автомате кофе. Мерси обожгла губы и удивленно смотрела, как Пол пьет, даже не морщась. Она ходила быстро, но Саморра все время вырывался вперед.
– Послушай, напарник, – произнес он, повернувшись. – Извини за то, что отсутствовал. Это моя работа, вторая по важности вещь в моей жизни, только находиться здесь я не могу.
– Пол, я понимаю.
– А я нет.
Они шли мимо больших магнолий с зелеными, словно восковыми, листьями. Саморра скомкал свой стаканчик и бросил в урну. Мерси так еще и не сделала полного глотка.
– Пол, что с ней происходит?
– Врачи ввели радиоактивные и химические микрокапсулы. Они должны убить опухоль, сохранить здоровые мозговые клетки. Но она расположена рядом с двигательным центром. Ну вот, Джанин отправилась в больницу в семь утра на эту процедуру. К семи вечера она лежала в палате, теряя... теряя... себя. Сначала перестали двигаться пальцы ног, потом ступни и лодыжки. Потом икры и колени. Затем бедра.
Саморра остановился и оглянулся. Поравнявшись с ним, Мерси увидела на его глазах слезы, и он смотрел сквозь них вдаль.
– Способность двигаться утратилась, дюйм за дюймом. Джанин только наблюдала за этим, пыталась пошевелить ногами и кричать. Я в жизни не слышал такого крика. А эти треклятые врачи пришли и заявили: «Да, эти гранулы вызывают параплегию, что-либо предпринимать уже поздно, очевидно, мы ошиблись или применили слишком большую дозу. Очень жаль, дорогая, но вы больше не сможете ходить». В чем же причина: в слишком сильном облучении или слишком сильных химикалиях? Вот что их беспокоило на самом деле. Я готов был убить одного из врачей, только не хотел, чтобы Джанин видела, как я размозжу ему висок. Боялся потерять свою работу. Эта смерть ничего бы не изменила. Ничто уже ничего не изменит, ничего поделать нельзя.
Мерси молчала.
– Знаешь, Мерси? Я желаю быть здесь. Я люблю эту работу. Она важна для меня. Меньше всего мне хочется сидеть в больничной палате, смотреть, как мою жену парализует дюйм за дюймом. Я сидел там, смотрел, и мне хотелось улететь, отрастить крылья, прыгнуть с пятого этажа нейрохирургического отделения и никогда не возвращаться. Джанин понимает это и страдает еще больше.
Они шли молча. Шагов Мерси в форменных ботинках не было слышно. Башмаки Саморры на жесткой подошве щелкали с военной резкостью.
– Ей разбивает сердце то, что она теряет себя. У нее много париков – все разных цветов и стилей. Новые платья. Она постоянно делает макияж, подкрашивает губы, наносит духи на запястья. Держится стойко. Говорит: «Можно убить мое тело, но не меня». Это мужественно. Безукоризненно, прекрасно, безнадежно мужественно.
Мерси неожиданно почувствовала облегчение, догадавшись, что на воротничке его рубашки была губная помада Джанин. Эта помада стала важна для нее по причинам, о которых Мерси не позволяла себе думать.
– Пол, она знает, что ты любишь ее. Для Джанин это большая поддержка.
– Улететь, улететь, – пробормотал Саморра. – Вот на это я способен. Когда все будет кончено, улечу.
Спрашивать «Что ты сделаешь?» казалось бестактным вмешательством в чужую жизнь. Они двинулись по Сивик-Сентер-драйв, потом по Флауэр-стрит. Солнце уже клонилось к закату, и Мерси ощущала, как город охватывает вечерняя прохлада. Вокруг одной из залоговых контор тянулась гирлянда рождественских огней. Мерси стало любопытно, к чему эта иллюминация. Неужели она привлекает клиентов?
Ей хотелось рассказать Полу о том, что обнаружила в доме Майка, но она помалкивала. То, что Мерси совершила, было противозаконно, а ее находка являлась неприемлемой для суда. Это чистейший обман доверия, но она сделала это с готовностью и сделает снова. Полу знать об этом не нужно.
Мерси уже решила, как поступить дальше. Она взяла пистолет на стрельбище. Теперь требовалось только позвонить Майку и договориться о встрече. Завтра к этому времени ей будет точно известно, произведен ли выстрел из его «кольта». Мерси никогда так сильно не хотелось ошибиться, но в такую возможность она не верила.
Так зачем обременять Саморру этим?
– Ты помнишь избиение Хессе Акуны? – спросила она.
– Люди в баррио помнят. Мне тогда было десять лет. А что?
– Патти Бейли призналась сестре, что знает, кто это сделал.
– От кого-то из клиентов?
– Видимо.
– Акуна говорил, будто полицейские.
– Да, а Бейли жила в отеле «Де Анса» – популярном у полицейских и «ночных бабочек».
Саморра хмуро посмотрел на Мерси, но выражение его лица было не таким мрачным, как последние полчаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100