двадцать лет езжу я по лугам и, вероятно, будут ездить до тех пор, пока индейская пуля из-за какого-нибудь куста не остановит меня навсегда. Города мне противны; я до страсти люблю великие зрелища природы, которые возвышают мысли и приближают человека к его Создателю; я еще раз только вступлю в хаос цивилизация, чтобы исполнить клятву, данную на могиле друга, потом убегу в глубину самых неведомых пустынь, чтобы окончить мою карьеру, отныне бесполезную, вдали от людей, страсти и низкая ненависть которых отняли у меня ту ничтожную долю счастья, которой я имел право домогаться. Теперь, товарищ, вы меня знаете так же хорошо, как я сам себя знаю; я только прибавлю, что белые мои соотечественники называют меня Валентином Гиллуа, а краснокожие — Кутунепи, то есть храбрым; я считаю себя настолько добрым и настолько храбрым, как только может быть человек при своей несовершенной организации; я никогда с намерением не делал зла и оказывал услугу своим ближним так часто, как только мог, не ожидая от них благодарности.
Речь, начатая охотником голосом звучным и тем беззаботным тоном, который был ему свойствен, окончилась против его воли, под приливом горестных воспоминаний, голосом тихим и невнятным; окончив, он печально опустил голову на грудь со вздохом, походившим на рыдание.
Незнакомец смотрел на него несколько минут с выражением кроткого сострадания.
— Вы страдали, — сказал он, — страдали в любви, страдали в дружбе; ваша история похожа на историю всех людей: в этом мире кто из нас не чувствовал, как слабеет его мужество под тяжестью горестей? Вы один, без друзей, оставлений всеми, добровольный изгнанник, вдали от людей, которые внушают вам только ненависть и презрение, вы предпочитаете общество хищных зверей, менее свирепых, чем люди; но по крайне мере вы живете, между тем как я — мертв!
Охотник выпрямился с живостью и с удивлением посмотрел на своего собеседника.
— Вы считаете меня сумасшедшим, не так ли? — продолжал тот со странной улыбкой. — Успокойтесь, я в полном рассудке; голова моя холодна, мысли ясны, но, повторяю вам, я умер, умер для моих родственников, для моих друзей, умер для целого света и осужден вечно вести эту жалкую жизнь. История моя очень странна и вы знали бы ее, если бы вы были мексиканец или путешествовали в некоторых мексиканских областях.
— Я вам сказал, что я уже более двадцать лет объезжаю Америку по всем возможным направлениям, — отвечал охотник, любопытство которого пробудилось в высшей степени. — Можете ли вы сказать мне, что это значит?
— Я могу сказать вам мое имя, которое приобрело некоторую известность, но я сомневаюсь, слышали ли вы его.
— Как же вас зовут?
— Меня звали Марсьяль Тигреро.
— Вас! — закричал охотник с величайшим удивлением. — Это невозможно!
— Конечно, потому что я умер, — отвечал незнакомец с горечью.
Глава II
ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ
Тигреро опустил голову на грудь и погрузился в мрачное размышление.
Охотник, смущенный оборотом, который принял этот разговор, и желая возобновить его, машинально поправлял огонь своим кинжалом, между тем как глаза его блуждали вокруг и устремлялись иногда на собеседника с выражением глубокого сочувствия.
— Послушайте, — сказал он через минуту, толкнув ногой в костер несколько угольев, подкатившихся к нему, — извините, сеньор, если мое восклицание показалось вам обидным, вы не так поняли мои слова; хотя мы никогда не видались, мы не так чужды друг другу, как вы предполагаете — я давно уже вас знаю.
Тигреро медленно поднял голову и посмотрел на охотника с недоверчивым видом.
— Вы? — удивился он.
— Да, я, кабальеро, и мне нетрудно будет дать вам доказательства.
— К чему? — прошептал дон Марсьяль. — Какой интерес может быть для меня в том, знаете ли вы меня или нет?
— Любезный сеньор, — возразил француз, несколько раз качая головой, — ничего не бывает на этом свете случайного. Поверьте мне, разум, выше нашего, управляет всем на земле, и если судьба позволила нам встретиться таким странным и неожиданным образом, то, стало быть, Провидение имеет относительно нас намерения, в которые проникнуть мы не можем; не будем же возмущаться против Божьей воли: как Он решил, так и будет. Кто знает, может быть, я без моего ведома послан к вам затем, чтобы принести вам высокое утешение или доставить средства исполнить мщение, давно замышляемое и которое вы считаете невозможным в эту минуту.
— Повторяю вам, сеньор, — отвечал Тигреро, — ваши слова показывают человека мужественного и с сердцем. Я невольно чувствую к вам влечение, мне кажется; также, как и вам, что эта встреча не случайная, после стольких одиноких и горестных дней встреча с человеком вашего характера не может быть случайною. Убежденный в своем бессилии выйти из ужасного положения, доведшего меня до отчаяния, я почти решился на самоубийство. Благородная рука, которую вы протягиваете мне, должна быть рукою друга. Расспрашивайте же меня без опасения, я буду отвечать вам со всей откровенностью.
— Благодарю за эти слова, — сказал охотник с волнением, — они доказывают, что мы начинаем понимать друг друга. Скоро, я надеюсь, между нами не будет тайн; но я должен сказать вам прежде всего, каким образом я знаю вас давно, хотя вы этого не подозревали.
— Говорите, сеньор, я вас слушаю с самым серьезным вниманием.
Валентин собирался с мыслями несколько секунд, потом заговорил:
— Несколько месяцев тому назад, вследствие обстоятельств, которые бесполезно вам напоминать, но о которых вы, без сомнения, помните, вы встретили во французской колонии Гецалли француза и канадского охотника, с которыми впоследствии находились в отношениях довольно коротких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64