Как же все это понять? Речь Пуришкевича показала, что он (подобно большинству его противников) в ответственейший момент выступил, в сущности, не как политик, а как политикан: характернейшая черта политиканства (в отличие от реальной политической деятельности) состоит в сосредоточении на сегодняшних, даже сиюминутных целях и интересах, без ответственного понимания и предвидения последствий того или иного действия. Фактически присоединившись к либералу Милюкову, Пуришкевич окончательно дискредитировал Российскую власть, которую он вроде бы всеми силами стремился отстаивать… Естественно, его речь вызвала настоящий восторг в антиправительственных кругах.
И едва ли будет ошибкой утверждение, что именно политиканство во многом и отвращало выдающихся деятелей культуры от “черносотенных” лидеров и возглавляемых ими организаций (хотя, конечно, немалую роль играла здесь и клеветническая кампания против них в либеральной печати, лжеинформации которой подчас невозможно было не поддаться). С. Н. Булгаков вспоминал: “Чем дальше, тем напряженнее становились отношения с Гос. Думой, — которая от Пуришкевича до Милюкова — принимала революционный характер”.
Вместе с тем можно все же как-то понять политический “курбет” Пуришкевича. Как и многие другие “черносотенцы”, он ясно видел неотвратимость революционного катаклизма. К 1916 году он — опять-таки как и другие его единомышленники — испытывал острейшее чувство безнадежности, полного отчаянья. Через пять лет В. В. Шульгин процитировал в своей известной книге “Дни” слова Пуришкевича: “… я вам говорю, что монархия гибнет, а с ней мы все, а с нами — Россия”.
Многие “черносотенцы” воспринимали эту гибель как Божью кару за грехи России и их собственные, кару, которую следует претерпеть (об этом мы еще будем говорить). Но предельно экспансивный и деятельный Пуришкевич не мог прекратить борьбу и готов был, как говорится, ухватиться за соломинку. Ему казалось, что вкупе с кадетами можно хоть в какой-то мере спасти положение. Уже после Февраля, когда началась подготовка к выборам Учредительного собрания, Пуришкевич заявил, что “Партия народной свободы (то есть кадетская. — В.К.) получит и свои голоса и всех тех, кто идет правее: ведь я человек правых убеждений, монархист, подаю свой голос за членов Партии народной свободы…” . Но это действие было не более чем безнадежный жест утопающего… И “политика” Пуришкевича только с особенной наглядностью демонстрировала полное поражение “черносотенцев”, — правда, поражение практическое, а не духовное: так, ореол поклонения, который окружает сегодня “ретроградные” лики Розанова или Флоренского, свидетельствует об их духовной победе. Нет сомнения, что еще будут очищены от налепленной на них беспросветной грязи и фигуры “черносотенных” политиков, пусть они даже и не “лучше” других политиков…
А как же, — воскликнут, конечно же, многие, — оценивать те кровавые погромы, которые эти политики организовывали?!
Тут перед нами предстает, без всякого преувеличения, всемирная проблема; русское — даже древнерусское — слово “погром” вошло во все основные языки мира. Но об этом — в следующей главе.

Глава 4

Правда о погромах.
Главное и наиболее тяжкое обвинение, висящее на “черносотенцах” — прежде всего на Союзе русского народа, — это, конечно, обвинение в организации погромов, выразившихся не только в разрушении и грабеже имущества евреев, но и в многочисленных убийствах… Русское слово “погром”, известное уже по письменным памятникам XVI века и означающее “разорение”, “опустошение” (см., например, в словаре В. И. Даля), в XX веке было превращено в своего рода кошмарный символ Российской империи. “Pogrom” внедрили во все основные языки мира, как бы “доказывая” тем самым, что дело идет об именно и только русском явлении (за это, мол, “ручается” русское происхождение самого термина!). Проклятия в адрес России как “страны погромов”, даже “родины погромов”, звучат уже более ста лет.
Разобраться в существе дела невозможно без обращения к истории — в том числе и к истории уже далеких времен. А чтобы не возникло подозрений в тенденциозности освещения истории, я буду основываться, главным образом, на созданной вскоре после погромов наиболее значительными еврейскими учеными России, Европы и США изданной в 1908-1913 годах в Петербурге шестнадцатитомной “Еврейской энциклопедии” (в дальнейшем обозначается буквами “ЕЭ”; курсив в цитируемых текстах везде мой. — В.К.).
Оставим в стороне древнюю историю, поскольку она не имеет прямого отношения к русской истории, и начнем со средневековья. Как сообщается в ЕЭ, издавна, с первых веков нашей эры жившие в западноевропейских странах евреи лишь изредка вступали в конфликты с основным населением этих стран, и к тому же гонения на них не имели сколько-нибудь тяжелых последствий.
Однако начиная с XII века ситуация резко изменилась, и в конечном счете евреи Западной Европы пережили настоящую “катастрофу”, — вернее, целый ряд (цитирую ЕЭ) “катастроф, разразившихся над ними в эпоху крестовых походов. При первом походе цветущие общины на Рейне и Дунае подверглись полному разгрому, во втором походе (1147) особенно потерпели евреи Франции… в… третий поход (1188)… разыгрался страшный мартиролог английских евреев… С тех пор и началось время преследований и стеснений для мирно развивавшегося — до конца XII века — английского еврейства. Завершением этого тяжелого периода было изгнание евреев из Англии в 1290 году, прошло 365 лет, пока им вновь было разрешено поселиться в этой стране… Везде на христианском Западе мы видим одну и ту же мрачную картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106