То была книга путешествий по Испании и Италии, и вы бы затруднились сказать, каким языком миледи владеет хуже - французским или английским (она пользовалась обоими этими языками без различия); критик же просто упивался, выставляя ее ошибки на всеобщее обозрение. Критик этот был не кто иной, как Пен: он разыгрывал свою партию необычайно лукаво и весело, разоблачал промахи титулованной дамы с великолепной притворной серьезностью. Он не позволил себе ни одного невежливого слова, однако с начала до конца не переставал издеваться над своей жертвой. При чтении этой статьи желчная физиономия Уэнхема злорадно кривилась: леди Мафборо последний год не звала его на свои вечера; лорд Фальконет хохотал до упаду: лорд Мафборо был его давним врагом и соперником. Майор Пенденнис выслушал за эти дни немало комплиментов по адресу своего племянника, а он-то до сих пор пропускал мимо ушей мелькавшие в письмах из Фэрокса опасения, "как бы бедный мальчик не подорвал свое здоровье столь упорной, изнурительной литературной работой", и полагал, что интересоваться газетной деятельностью Пена - ниже его достоинства как майора и светского человека!
Когда же Уэнхем расхвалил Пенову статью; когда лорд Фальконет, со слов своего сына, Пэрси Попджоя, лестно отозвался о его талантах; когда сам великий лорд Стайн, которому майор показал газету, изволил много смеяться, сказал, что это, черт возьми, здорово и теперь наша Мафборо взовьется, как китиха от удара гарпуном, - тогда и майору ничего не осталось, как восхищаться племянником, уверять всех и каждого, что из юного негодяя выйдет толк, он-то всегда это говорил; тогда он дрожащей от радости рукой написал вдове письмо, в котором пересказал мнения великих мира сего о ее сыне, а второе письмо написал юному негодяю, спрашивая, когда он намерен позавтракать бараньей отбивной со своим старым дядюшкой, и сообщая, что ему велено привести Пена на обед в Гонт-Хаус, ибо лорд Стайн любит, чтобы его развлекали, - будь то чудачеством, остроумием или тупостью, веселыми шутками, ханжеским враньем или чем иным. Пен перебросил это письмо через стол Уорингтону и, вероятно, почувствовал себя уязвленным, когда тот не проявил к нему особенного интереса.
Отвага начинающих критиков безгранична. Они взбираются на судейское кресло и без колебаний выносят приговор самым сложным, самым глубоким произведениям. Попадись Пену в ту пору "История" Маколея или "Астрономия" Гершеля, он перелистал бы их, обдумал, пока курил сигару, а затем милостиво и покровительственно изъявил бы авторам свое одобрение. С помощью французского биографического словаря Мишо и библиотеки Британского музея он наловчился делать краткие обзоры того или иного периода истории и как бы мимоходом упоминать имена, даты и события, чем повергал в изумление свою матушку, поражавшуюся, когда ее мальчик успел столько прочесть и узнать, да и самого себя тоже, ибо, перечитывая свои статьи спустя два-три месяца после их написания, он уже не помнил ни предмета, ни книг, к которым обращался за справками. Мистер Пенденнис не скрывает, что в ту пору он согласился бы хоть завтра высказать свое мнение о величайших ученых мира или написать отзыв на "Энциклопедию". К счастью, рядом был Уорингтон, который дразнил его и непрерывными насмешками умерял его самомнение, иначе он стал бы совсем уж невыносим; надо сказать, что Шендону нравилась бесшабашная лихость его молодого помощника, и блестящие, легковесные статейки Пена он даже предпочитал более солидному материалу, который поставлял его старший товарищ.
Однако если мистера Пена позволительно обвинить нахальстве и, известной поспешности суждений, зато он был честный критик, слишком честный и прямодушный, как считал Бангэиг, очень недовольный его беспристрастностью. Однажды Пен крупно поспорил по этому поводу со своим начальством капитаном.
- Опомнитесь, мистер Пенденнис, - сказал Шендон. - Что вы наделали? Расхвалили книгу, которая вышла у Бэкона! Бангэй рвал и метал, когда увидел эту статью, - ведь фирмы-то на ножах!
Пен широко раскрыл глаза.
- Вы что же, хотите сказать, что мы не должны хвалить книгу, если ее выпустил Бэкон? Что даже если его книги хороши, мы должны их ругать?
- Мой милый юный друг, как вы думаете, ради чего благонамеренный издатель заводит в своей газете отдел критики? Рада пользы своего конкурента?
- Нет, конечно, ради собственной пользы, но и для того, чтобы говорить правду - ruat ooelum Пусть хоть небеса упадут (лат.)., говорить правду.
- А мой проспект, - невесело рассмеялся Шендон, - расцениваете ли вы его как образец математически точного соответствия истине?
- Простите меня, но речь не о нем, - сказал Пен, - и не думаю, чтобы вам так уж хотелось его обсуждать. Кое-какие сомнения этот ваш проспект у меня вызвал, я поделился ими с моим другом Уорингтоном. Но, - продолжал он, - мы решили презреть то обстоятельство, что проспект сверх меры поэтичен и содержит мелкие неточности, что великан на афише намалеван крупнее, чем тот, живой, который прячется в балагане; а значит, мы можем участвовать в представлении, не теряя доброго имени и не греша против совести. Ведь мы только музыканты, а зазывала - вы.
- И хозяин цирка я, - сказал Шендон. - Ну что ж, очень рад, что совесть позволила вам играть в нашем оркестре.
- Все это так, - возразил Пен, не желая отступать от своей благородной позиции, - но в Англии мы все - члены той или иной партии, и я буду верен своей партии, как истинный британец. Я буду всячески поддерживать свою сторону - дурак тот, кто ссорится со своими; и я готов бить противника - но лишь по правилам честной игры, капитан, имейте это в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164