Вы увеличили эту обиду, ибо вторглись в пределы нашей страны и овладели городами и деревнями, которые должны принадлежать нам по праву наследования. И вот, мы предлагаем вам на выбор жизнь или смерть. Если вы откроете нам крепость и вернете принадлежащую нам землю, мы выведем вас мирно с женами и детьми вашими и всем имуществом. Если кто-нибудь из славян что-либо отберет у вас из того, что вам принадлежит, я возвращу вдвойне. Если вы не захотите уйти и, напротив, будете этот город упорно защищать, клянусь вам, что если будет к нам милостивы Боги и победа будет нам благоприятствовать, я всех вас перебью острием меча».
В ответ на эти слова, как сообщил летописец, германцы начали посылать стрелы и наносить раны. В жаркой битве вторглись славяне крепость. Ни одного человека не оставил Прибислав из этих пришельцев; жен же их и детей увели славяне в плен, а замок сожгли… Но более удача не улыбалась Сварожьим внукам.
И наступил год 1168 по Рождестве Христову. И аукнулось ругам им радение за дело славянское. Решено извести оплот варваров, град язычников и пиратов, прибалтийскую Тортугу. Кто решил? Кабы знать, где упадешь — подстелил бы перину.
Шли супротив островитян не просто даны и тевтоны. Свои шли — вчерашние братья и други! Поморяне шли с Казимиром да Богуславом, и бодричи тоже предали. Склонили голову они пред герцогами и золотом Империи, и приказано им было оказывать королю Дании поддержку, когда бы он ни простер руку свою для покорения чужеземных народов. Так и стали славяне немцами, то есть немыми. И предали веру предков, и глухи стали они к зову Сварожича.
* * *
— Может, не стоит? — засомневался Ингвар, когда Инегельд уже запалил трут и поднес его к собранному еще днем сушняку, нынче-то моросил дождичек.
— А чего опасаться? Мы пока что на своей земле. Пусть, они нас боятся! — возразил Ратич.
Сев согласно кивнул.
— Неплохо сказано, юноша! — это были первые слова из уст Златогора. Старый скальд подсел к огню и протянул навстречу пламени свои длинные и тонкие пальцы.
— Все-таки предосторожность не бывает лишней! — молвил Инегельд, — У меня есть средство от непрошеных гостей, но с первыми лучами солнца мое колдовство улетучится и не сможет нас охранить.
— Так мы и встанем с первым лучом. Морось скоро пройдет. Давай, ворожи!
Светлана не вмешивалась в спор мужчин. Им виднее. Не женское это дело — думать о последствиях каждого шага. Девушку ведет по жизни сердце. Не понять даже самому великому мудрецу и чародею мотивы ее поступков.
— Хвала Богам за то, что тепло и сытно! Отведайте пищу странников, добры молодцы, и не держите обиду, если скромен этот стол! — пригласила Светлана попутчиков, разложив на скатерке нехитрый ужин.
— Мы тоже не лыком шиты! Ингвар, доставай! Вкусите, что Девана [37] послала! — скомандовал Сев.
Пока Ингвар и Ратич опустошали свои мешки, Инегельд оградил себя и спутников магической окружностью, внутри которой начертал странные, светящиеся зеленоватым тусклым светом руны:
— Ну вот, — похвалился он, вытирая ладони, — теперь и мышь не проскочит!
— А вкруг города не мог бы? — усмехнулся Ингвар, поглядывая на черту.
— Чем короче линия, тем прочнее… — уклончиво ответил скальд.
Конечно, походный стол не для привередливых, но таких здесь и не было. Нешуточный аппетит у молодых ругов. Если Светлана и старик удовольствовались ячменными лепешками с медом и орехами, Ингвар жадно поедал куски копченой оленины, что приготовила напоследок Любава, щедро сдабривая их солью к немалому удивлению братьев. Последние, впрочем, не отставали от него. Инегельд к звериному мясу не притронулся, объясняя это отнюдь не желанием обидеть ругов, а данным однажды обетом.
— Странные у вас клятвы… — молвил Сев, поддел ломоть острой палочкой, принялся дожаривать, время от времени поворачивая, чтоб не подгорело, — Ну, а скажем, рыба там, или птица?
— Рыба — мясо холодное, для костей полезное. Рыбу можно, а птицу тоже не трону, — ничуть не смущаясь ответил Инегельд, — ты — воин, но это не мой путь, мне много есть нельзя. Особенно на ночь.
— Гляди, ученый! А почему у тебя, ученый, спина бугристая мышцами? Уж, наверное, не от сидений при свече!
Но Инегельд остался спокоен, как полоз. Двумя палочками он что-то доставал из небольшого кувшинчика и отправлял это в рот, где тщательно пережевывал. Видя недоумение ругов, он протянул Ингвару второй такой же сосуд и знаком предложил попробовать. Парень исчертыхался, пока, наконец, не ухватил в глубине кувшина скользкое нечто.
— Смелее, Ингвар! Ведь, не змею же он тебе предлагает! — пошутил Сев.
— А как ты догадался, Всевлад? — спросила Светлана, когда проглоченный кусок уже спускался по Игореву пищеводу…
Все засмеялись, глядя на кислую физиономию сотрапезника. Даже Златогор улыбнулся.
— Пусть меня распнут посреди Рима, если это не вкусно! — невозмутимо продолжил Инегельд.
Дерево, облизанное пламенем, невесело потрескивало. То здесь, то там меж сучьев резвились, шипя, юркие алые огневушки.
— А что, дедушка! Есть ли какие диковинки за морем? Люди вы бывалые, всюду хаживали, все знаете. Расскажите нам, больно интересно! — попросил Ратич Златогора.
— Знаю я, чем удивить, ведаю, чем потешить. Ну-ка… дай мою суму, молодец! — старик бережно развернул рогожу.
Что за чудо! На ней оказалось изображение самого настоящего шахматного поля. Только клеток поменьше обычного. Шесть на шесть. В каждой клетке — руна, а то и две, таинственные письмена по краям. «Шахматы?» — изумился Игорь.
— Это таврели! — поправил его Ингвар.
— Не таврели, и не свейский мерилз! То будет игра самого Велеса, — ответил Златогор, извлекая из мешочка фигурки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105