Вдоль берега тоже приближались латники. Но бежать, спасаться Святобору почему-то уже не хотелось. Перед ним был враг, враг непонятный, смертельно опасный, враг, бьющийся незнакомо, а потому подлежащий уничтожению в первую очередь и любой ценой, может быть, даже ценой собственной жизни.
Умело уклонившись от коварного выпада кинжалом, Святобор ринулся на противника. Еще пару мгновений они кружили по песку. Святобор доставать клинок не спешил. Чуть опустеют ножны — и ты раб меча. Он плел ткань заклинания, взывая к своему высшему "я", как там, возле корабля, когда он отвел глаза викингам.
Здесь дело было несложным, и то, что задумал Святобор, ладно складывалось в одну цепь. Заставив толстяка повернуться к морю лицом (если можно было назвать лицом отвратительную маску, что носил демонический лучник), берсерк неожиданно бросился на землю.
И в тот же момент тяжелая арбалетная стрела вонзилась толстяку в грудь. Кто-то из арбалетчиков поспешил нажать на спуск, увидев незащищенную спину руга.
Случайность, мол, ничего чудесного…
Не вставая, чтобы не попасть под другие стрелы, Святобор подтянул лук и колчан толстяка, закинул за спину. Вырвал из пухлой ладони кинжал, погрузил в глазницу маски — кто его знает, насколько живуче это чудище…
Завыл, зарычал бером, отгоняя приблизившихся всадников. И рванул к оврагу зигзагом, ног не чуя под собой, раскачиваясь и вихляя на бегу, как сухой лист, подхваченный ураганом, не надеясь уже, однако, уйти живым.
К его удивлению, он через три мгновения вломился в заросли даже не задетым вторично, словно и не целилось в него только что полсотни арбалетчиков. Посмотрев назад, Святобор понял причину такого небрежения.
Латники, опустив арбалеты, толпились в отдалении, поглядывая на мертвого толстяка и непрерывно крестясь. Один из всадников, главный, гарцевал возле трупа, словно не решаясь спешиться; еще несколько остановились дальше, переговариваясь. По всему видать, что случившееся произвело на них впечатление, и они сочли судьбу берсерка не стоящей внимания.
Чем бы ни был вызван такой поворот событий, Святобора он более чем устраивал. Если уж не удалось покончить с епископом, так хоть чудище какое-то завалил, обчистив притом. Два десятка врагов никогда уже больше на ругов мечи не поднимут. Ну и в живых остался, что тоже не последнее дело.
— Жаль, нашествие от этого не остановится, — размышлял Святобор, — а вот даже без одного епископа даны вполне могли назад повернуть. Святоши теперь на берег вряд ли сунутся, понаставят вокруг воинов — мышь не проскользнет, птица не пролетит. Надо будет осмотреть оружие толстяка повнимательнее, не у Сварожича же учился он так стрелы метать… Они могли быть отравлены, так что рану нужно осмотреть… Хотя морская водица яд уже вымыла. Ну, а сейчас надо возвращаться к городу.
Пристроив трофеи поудобнее, Святобор бесшумно заскользил по склону оврага, и перебравшись на его противоположную сторону, исчез среди деревьев…
* * *
Ингвар и в самом деле никуда не торопился. Это дало Игорю время на размышления. Все эти дни, час за часом, минутой за минутой он обдумывал прощальные слова деда Олега: «И не пытайся спасти Аркону!»
Какого черта тогда им с Ингваром этот меч, алчущий вражеской крови? К чему двадцать семь лет бесконечных тренировок, начиная с детской игры в Царя Горы, уличных мальчишеских драк и оканчивая недавними Ступенями Радегаста. По ним взбирался каждый юноша, желая выбиться со временем в Старший, или Внутренний, Круг.
Ингвару осталось последнее испытание. Предыдущей ступенью стала та самая разведка на материке, из которой не вернулись ни Редон, ни отец.
«В конечном счете, дед лишь советовал. А последую ли я его совету?» — спрашивал Игорь себя.
— Нет! — отвечал ему Ингвар.
Эта дерзкая мысль так часто посещала молодого руга, а он настолько уверовал в силу Власова меча, что решил не просто спасти дощечки волхвов, Ингвар хотел оборонить остров, Аркону, святилище. И он знал, что сумеет это сделать, полагаясь на мощь колдовского оружия.
Теплый грибной дождик смастерил из воздуха и солнечных лучей Свентовитову дугу. Свеи называли ее мостом Хеймдалля [44], по имени светлого аса. Этот горбатый путь начинался где-то в небесах, и падая из-за облака, терялся в заливе.
Аркона раскинулась у входа в вик, что глубоко проник внутрь суши, поэтому даже во время сильного шторма судам у пристани было покойно. На западной окраине города высилась белая скала детинца, с северо-востока на Аркону сползала столь же светлая громада голого холма с Храмом Световита на вершине. Холм опоясывала стена, сложенная из известняковых глыб. Изрядно потрепанная временем, она все-таки внушала почтение всякому неосторожному врагу. Северный мыс напоминал по форме морского ската, который показывал всему Датскому королевству гигантский язык. За мысом шла гряда косы, она степенно меняла форму с запада на восток, раздавалась вширь, превращаясь в остров. Выгнутая Варяжским морем в сторону материка гряда тянулась почти две мили, образуя с одной своей стороны фьорд. Кое-где, особенно во время приливов, ее ширина сокращалась саженей до пятисот, хотя в некоторых местах достигала двух с половиной верст.
Сам остров занимал площадь чуть большую, чем современная читателю Москва с пригородами. Но при отсутствии дорог, двигаясь по побережью, едва ли можно было обойти Руян вокруг за сутки. Холмы и скалы, поросшие буковым лесом, к побережью переходящим в сосновый бор — вот что представляло собой последнее прибежище словенских язычников.
Травня 24 числа датско-германское войско численностью в пять тысяч переправлялось с материка на южную оконечность Руяна, там, где ныне выстроена дамба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105