Он хотел, чтобы его любили таким, какой он есть, и не требовали большего. Естественно, сам он тоже хотел любить. А достижения его больше не волновали.
Под впечатлением сна, отразившего, разумеется, сокровенные желания, а не реальные события, счастливый Ганс заявил: «Раньше в моих снах я чувствовал себя бесконечно одиноким. Как самый старший, я опережал в своем развитии братьев и сестер, по интеллектуальному уровню был на порядок выше родителей и потому домашним были чужды мои духовные интересы. С одной стороны, я должен был демонстрировать свои обширные знания, чтобы окружающие принимали меня всерьез. Но с другой стороны, я был вынужден тщательно скрывать их, чтобы не дать родителям повод сказать: „Учеба тебе явно не на пользу пошла, ты, видать, совсем свихнулся. Считаешь себя лучше других, так как имеешь возможность учиться? Да если бы мать не жертвовала всем, а отец не трудился бы, не покладая рук, тебе пришлось бы забыть об этом“. Такие разговоры вызывали у меня чувство вины, и потому я был вынужден скрывать то, что я не такой, как все, скрывать свое Я. Так я изменял самому себе».
Итак, Ганс искал свою башню, преодолевал препятствия (долгий и трудный путь через болото, проблемы с входным билетом, страх и т. д.). Но, достигнув желанной цели, он чувствовал себя одиноким и покинутым.
Нет ничего необычного в противоречивом поведении родителей, не скрывающих недовольства своим ребенком, видящих в нем соперника и одновременно побуждающих его добиваться все более высоких результатов и откровенно гордящихся им. Вот потому-то Гансу все время снилась смотровая башня, до которой так нелегко добраться. В конце концов постоянное предъявление требований к самому себе вызвало у Ганса взрыв гнева, он пережил настоящий стресс, и башня вдруг перестала ему сниться. Отныне он мог уже не стремиться к величию и не смотреть на все сверху вниз. Гораздо привлекательнее ему казалась обыденная жизнь в «любимом городе» (символизировавшем его подлинное Я).
Только теперь Ганс понял, что презрение к окружающим воздвигло стену между ним и обществом и одновременно не позволило ему вести себя естественно и непринужденно. Ведь, в сущности, Ганс был в каком-то смысле робким, неуверенным в себе человеком.
Чувство скорби, возникшее от переживания своего прошлого, постепенно вытесняет из души презрение, ибо оно помогало лишь игнорировать прошлое. Становится ясно, что лучше обвинить себя в том, что тебя не понимают, чем презирать других. В этом случае можно хоть попытаться что-либо объяснить другим, создавая тем самым хотя бы иллюзию взаимопонимания. (Человек начинает использовать соответствующие способы для достижения взаимопонимания («Если я правильно выразился...») В качестве примеров можно привести произведения Ван Гога или швейцарского художника Макса Гублера, тщетно пытавшихся добиться понимания у своих матерей.

и т. д.)
Но без напряженной работы души родители часто не могут понять ребенка, поскольку синдром вытеснения переживаний собственного детства мог сделать их невосприимчивыми к потребностям детей. Даже родители, сознательно стремящиеся к тому, чтобы понять детей, далеко не всегда понимают их. Но они, по крайней мере, не препятствуют тому, что их дети переживают естественные чувства, и ребенку не нужно прятаться от горькой правды за демонстративным презрением, что, к сожалению, происходит довольно часто.
Национализм, ксенофобия, фашизм, в сущности, есть не что иное, как идеологическая легитимация бегства от себя самого, от мучительных, вытесненных в бессознательное воспоминаний о презрительном отношении родителей к ребенку, которое приводит впоследствии к точно такому же отношению к людям. Именно скрытое насилие над ребенком оборачивается созданием молодежных банд и радикальных группировок, но ни сами жертвы родительского насилия, ни общество в целом не в состоянии понять, почему подобные группы образуются.

Избавление от презрения

Сексуальные извращения, невроз навязчивых состояний и прикрытие своих комплексов с помощью идеологии – отнюдь не все виды неоконченной трагедии презираемого ребенка, проявляющейся в поражающем воображение многообразии форм и нюансов. Неприятие родителями сущности своего ребенка вызывает у него горькое разочарование, выражающееся в том, что ребенок начинает так же относиться к другим людям.
Однако конкретные формы этого отношения очень индивидуальны. Есть люди, которые никогда ни о ком дурного слова не сказали и всегда кажутся честными и благородными, но которые в то же время отчетливо дают понять любому другому человеку, что он глуп, смешон, бесцеремонен и вообще слишком зауряден по сравнению с ними. Они не осознают, что излучают такую «ауру». Таким образом, они машинально вовлекают посторонних в атмосферу своего родительского дома. Их детям особенно сложно вплоть до прохождения курса психотерапии выдвинуть конкретные обвинения против своих родителей.
Есть также люди, которые всегда приветливы с окружающими, однако держатся довольно надменно. В их присутствии чувствуешь себя песчинкой на ветру. Создается ощущение, что весь смысл их существования сводится к вынесению непререкаемых суждений на любую тему. Все остальные люди годятся только на роль восхищенных слушателей, сознающих в душе собственное ничтожество. Рядом с ними никто не вправе выражать свое мнение. Мнимое величие они унаследовали от родителей, с которыми в детстве не могли соперничать. Повзрослев, они неосознанно таким же образом строят свои отношения с окружающими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38