Мне и здесь хорошо. Там так не будет. Там
Ч мир чистогана. Чувства в расчет не берутся. На дураках и всеобщем барда
ке не разживешься. Там счет немецкий, каждый платит за себя. А у нас все общ
ее. Все платят за всех, а съел только тот, кто смел. Нет, мне заграница не нуж
на. Я могу обойтись импортом. Родные березы дороже. Мне и здесь хорошо. Мне
и здесь хорошо.Было. Хмарь надвинулась. Морок. Серый блазн. Набрал номер те
лефона Лиды Розановой. Она все-таки свидетель де визу Ч воочию видела Ис
топника. Долгие гудки.
Ч Какого черта? Ч хриплым, заспанным голосом наконец отозвалась.
Ч Бесстыжего! Ч находчиво сказал я. Ч С вами говорит Бес Стыжий. Ч Это
ты, Пашка? Ч зевнула Лида. Ч Зараза. Чего тебе, дураку, не спится?
Ч С женой спозаранку ругаюсь. Вернее, она со мной.
Лида похмыкала в трубку, я слышал, как чиркнула около микрофона зажигалк
а.
Она курит чудовищные кубинские сигареты, черные и зловонные. Затянулась
, сочувственно сказала:
Ч С этими разнополыми браками Ч одни дрязги и неприятности. Гомосексу
альная любовь для духовного человека Ч единственный выход. Ч Ага, выхо
д хороший, Ч усмехнулся я. Ч Вход неважный. Лида гулко засмеялась, запер
хала сиплым кашлем, подавилась, черным дымом, спросила одышливо: Так чего
тебе, чертушка, надо?
Ч Пиявку. Лет восемнадцати, килограммов на шестьдесят. Кровь оттянуть.

Ч Дудки! Мои пиявочки пусть при мне будут. Что тебесвоих не хватает? И воо
бще Ч все ты врешь, не за тем звонишь. Чего надо?
Ч Справку. Твой обостренный взгляд художника. Кто был человек, которого
я выгнал из-за стола?
Ч Когда? Ч удивилась Лида Ч Вчера. В ресторане. Она задумалась, припоми
ная, просипела в трубку:
Ч Павлик, это, наверное, когда мы ушли уже… Я не помню. Ч Лида, что ты говор
ишь? Ч завопил я. Ч Ты же сама обругала его мудаком! Не помнишь? Он к тебе в
се вязался… Я думал, это какой-то поклонник твоего таланта… А ты его обозв
ала мудаком. Припоминаешь? Ч Он и есть небось мудак, раз обозвала. У поэта
глаз точный, зря не скажет. Да тебе то что? Прогнала значит, туда ему и дорог
а.
Ч Но ты помнишь его? Ч Конечно, нет! Всякую шушеру запоминать… А зачем он
тебе?
Ч Незачем, Ч грустно согласился я. Ч Совсем он мне незачем. Особенно се
йчас.
Ч Тогда плюнь и забудь. Ч Ага, плюну, Ч пообещал я. И вспомнил:
Ч Я вчера ему в рожу плюнул!
Ч Кому?
Ч Ну этому… вчерашнему… ну мудаку… Ч И скрепя сердце добавил: Ч Истопн
ику.
Ч Какой еще истопник? Слушай, это у тебя блажь, не бери в голову, Ч сочувс
твенно сказала Лида и добавила: Ч Ты ж хороший парень… Если бы меня мужик
и интересовали, я бы тебе первому дала… И бросила трубку. Спасибо.
Обнадежила. Всю жизнь мечтал о такой просмоленной курве. Воскресенье.
Двенадцатый час. Отец Александр отбивает концовку обедни, прихожане вза
сос лобызают его пухлую ручку. Моя курчавая Актиния Соленый намылился с
какой-нибудь шкурой завтракать в Дом литераторов. Марина журчит с прият
ельницей-дурой по телефону, уже подвязывает к своему красному голому хв
осту пушистый помазок, потихоньку мутирует из крысы в белочку. Где-то шас
тает по своим хлопотным женитьбенным делам Майка. Давай крутись попрово
рней, девочка дорогая! Женитьба с иностранцем у нас шаг серьезный. Ох серь
езный! А что маманька ее, Римма, возлюбленная жена моя первая? Я стараюсь н
икогда не думать о ней, не вспоминать. И когда обе они Ч с дочуркой замеча
тельной Ч не возникают, не смотрят на меня своими черными еврейскими оз
ерами, не перекашиваются презрением и ненавистью от одного взгляда на ме
ня, то мне это удается. Не думаю о них Ч и все дело! Не хочу и не помню. А им со
бственная же их еврейская злопамятность покоя не дает. Сами не забывают
Ч и мне не дают. Вернее Ч Римма. Майка почти ничего не знает. А Римме те дав
ние воспоминания так ненавистны, так страшны, так стыдны, что она по сей де
нь Майке ничего не сказала. Просто папашка, мол, твой очень плохим оказалс
я, не стала я с ним жить. Так ей кажется приемлемым. Стыд Ч штука сильная, по
дчас может страх побороть. Ну, и я, конечно, не возражаю. Я все это правдоиск
ательство терпеть не могу. Не мне же, в самом деле, вспоминать эти печальны
е подробности Ч из той давнишней, очень старой, совсем истаявшей жизни. С
ейчас уже не разобрать за давностью, кто там из нас виноват Ч Римма или я.
Или старик Лурье. Мы все не виноваты. Жизнь тогдашняя виновата, если жизнь
вообще может быть виновной. Правильная она была или не правильная Ч глу
по об этом теперь рассуждать, ее ведь не переделаешь. И тогда ее было не из
менить. Не изменить! Хотя бы потому, что все согласились тогда со своими ро
лями. Конечно, нам с Минькой Рюминым нравились наши роли больше, чем стари
ку Лурье отведенное ему амплуа. Но он согласился. Как согласились в тот не
запамятно давний октябрьский вечер все те бывшие люди, что сидели на при
винченных к полу табуретах в углах бесчисленных кабинетов на шестом эта
же Конторы и старательно играли придуманные им роли врагов народа. Враго
в самих себя. Одни после первой же крепкой затрещины признавались во все
м и выдавали всех сообщников, даже тех, о ком впервые услышали на допросе.
Другие ярились, хрипели и сопротивлялись до конца. Но никто не сказал: «Ми
р сошел с ума, жизнь остановилась, я хочу умереть!» Все хотели выйти оттуда
, все хотели выжить в этом сумасшедшем мире, все боялись остановить свою п
остылую жизнь. Свидетельствую. Каждый, кто захотел бы по-настоящему, всер
ьез умереть". мог это сдалать тогда быстро. Но это был выход из роли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29