– Так и есть, черт побери, – сказал папа. – А теперь шагом марш туда.

Кроме меня, на вечеринке с ночевкой у Уолта было еще трое гостей. Никто из них не пользовался особой популярностью – они были недостаточно симпатичными, – но каждый из них неплохо играл в футбол и имел личное мнение в споре о машинах. Разговор начался в тот самый момент, когда я переступил порог дома. Я притворился, что слушаю, но, правду говоря, мало что понимал. Мне хотелось спросить: «В чем прикол футбола?» или «Есть ли какая-то связь между двигателем V-8 и соком J7?» Меня можно было бы принять за иностранного студента, приехавшего по обмену, однако ответы на эти вопросы дали бы мне хоть какое-то представление, о чем идет речь. На самом деле я ничего не понимал, так что они спокойно могли разговаривать по-китайски.
На нашей улице было четыре вида домов, и, хотя дом Уолта отличался от моего, я был знаком с планировкой. Сама вечеринка проходила в комнате, которую методисты называли «гостиной», католики использовали как дополнительную спальню, а единственные в квартале евреи превратили в нечто среднее между кабинетом и бомбоубежищем. Семья Уолта была методистской, поэтому центральное место в комнате занимал большой черно-белый телевизор. Семейные фотографии висели на стенах рядом со снимками разнообразных спортсменов, у которых мистер Уинтерс вырвал автографы. Я восхищался ими, как мог, но меня больше заинтересовал свадебный портрет, висевший над диваном. Рука об руку со своим мужем, облаченным в военную форму, мама Уолта выглядела безумно, почти пугающе, счастливой. Выпуклые глаза и бешеная липкая улыбка: это выражение граничило с истерикой, и последующие годы никоим образом не приглушили его.
«Что она принимает?» – шепотом спрашивала мама, когда мы проходили мимо миссис Уинтерс, которая весело махала рукой из своего двора. Я думал, что мама слишком критически к ней относится, но, проведя десять минут в доме этой женщины, я понял, что именно мама имела в виду. «Пицца уже тут!!! – прокричала миссис Уинтерс, когда разносчик пиццы подошел к двери. – Ну, мальчики, как насчет кусочка горячу щей пиццы?!!» Мне показалось забавным, что кто-то употребил слово «горячущий», но не возникло желания по-настоящему посмеяться над этим. Также я не мог посмеяться над жалкой имитацией итальянского официанта в исполнении мистера Уинтерса: «Мамма миа. Кому есче кусочэк де пицца?»
Я считал, что взрослые должны как можно меньше показываться на глаза во время вечеринок с ночевкой, однако родители Уолта были повсюду. Они устраивали игры, предлагали закуски и напитки. Когда начался полуночный фильм ужасов, мама Уолта прокралась в ванную и оставила возле умывальника измазанный кетчупом нож. Через час, когда никто из нас не обнаружил его, она стала подкидывать маленькие намеки. «Никто не хочет помыть руки? – спрашивала она. – Кто там ближе всех к двери, сходите проверьте, положила ли я в ванной свежие полотенца?»
Над такими, как она, плакать хочется.
Как бы старомодно они ни выглядели, я пожалел, что кино закончилось, и мистер и миссис Уинтерс собрались уходить. Было только два часа ночи, но они явно устали. «Ума не приложу, как вам, мальчишкам, это удается, – сказала мама Уолта, зевая в рукав своего халата. – Я не ложилась так поздно с тех пор, как Лорен появилась на свет». Лорен была сестрой Уолта, которая родилась преждевременно и прожила менее двух дней. Это случилось до того, как семья Уинтерсов поселилась на нашей улице, но ни для кого не было тайной, и при упоминании имени девочки можно было не вздрагивать. Ребенок умер слишком рано, чтобы быть запечатленным на фотографии, но все равно к нему относились, как к полноправному члену семьи. У девочки был рождественский носок размером с перчатку, и Уинтерсы даже устраивали вечеринку в честь ее дня рождения, что казалось моей маме особенно жутким. «Будем надеяться, что они нас не пригласят, – говорила она. – В смысле, о Господи, как подобрать подарок мертвому ребенку?»
Мне казалось, что именно страх перед преждевременными родами удерживал миссис Уинтерс от новой попытки, и это было печально, тем более что она хотела иметь большую дружную семью. Наверное, у нее было свое представление о большой дружной семье, и вечеринка с ночевкой и измазанный кетчупом нож вписывались в это представление. В ее присутствии мы играли в игры, но, как только она пожелала нам спокойной ночи, я понял, что мне капец.
Удостоверившись, что родители заснули, Уолт налетел на Дэйла Гаммерсона с криком: «Сиськокрут!!!» Брэд Клэнси включился в игру, и когда они закончили, Дэйл поднял рубашку, показывая свои соски, скукоженные и покрасневшие, как кусочки папперони, оставшиеся в опустевшей коробке из-под пиццы.
«Боже мой», – воскликнул я, с опозданием понимая, что веду себя, как девчонка. Правильной реакцией было бы посмеяться над Дэйлом, а не размахивать руками и верещать: «Что же они сделали с твоими бедными сосками! Может, приложить к ним лед?»
Уолт сразу воспользовался моей глупостью.
– Ты только что сказал, что хочешь приложить лед к соскам Дэйла?
– Ну… не лично я, – сказал я. – Я имел в виду вообще… Все вместе. Или Дэйл может сделать это сам, если ему захочется.
Уолт перевел взгляд с моего лица на грудь, и затем я оказался в самом центре вечеринки. Дэйл, который еще не вполне владел своими руками, сел мне на ноги, пока Брэд и Скотт Мальборо прижимали меня к ковру. Мою рубашку подняли, рот закрыли рукой, и Уолт сжал мои соски, выкручивая их туда-сюда, словно пару упрямых и неподатливых шпингалетов. «А теперь кому нужен лед? – сказал Уолт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61