Куродо разглядывал украшавшие полку декоративные блюда и фарфоровые куклы, и вдруг ему показалось, что кто-то за ним наблюдает. Он оглянулся и заметил солнечные очки «Рэй-Бэн», которые следили за ним с книжной полки, где стояли Достоевский и Чехов. Куродо надел их и открыл первый попавшийся том: «Преступление и наказание».
– Черныш, ты что делаешь?
– В этой книжке так много иероглифов, замучаешься.
– Сними очки.
Услышав голос Таэко, Куродо смутился и положил обратно на полку очки, которые, возможно, забыл здесь его соперник.
– Говорят, ты недавно встречалась с дорогим для тебя человеком в Хибия, – сказал Куродо с таким видом, как будто он все знает, а она ответила:
– Да, – и посмотрела на него. – Ну и что здесь такого?
– Этот человек – твой возлюбленный?
– У меня никого нет. Что ты выдумываешь, Черныш?
«Таэко, ты… хитрая», – хотел сказать он, но осекся. Он чуть не бросил Таэко те же обвинения, что ему предъявляла «самая несчастная женщина в Японии», и кусал губы от стыда. Он не знал, куда направить стрелы мучившей его ревности. И вдруг вспомнил слова, которые она обронила во время недавней прогулки по реке. Она сказала тогда: «Ты свободный». Может быть, завидовала свободе Куродо потому, что ее кто-то лишал собственной свободы?
– А куда ты ездила в Хибия? – Куродо решил продолжить разговор во что бы то ни стало. Лучше легкая беседа, чем гнетущее молчание.
– В гостиницу «Империал».
– Я там жил. И даже какое-то время ходил оттуда в школу. А что ты делала в гостинице «Империал»?
– Все-то тебе хочется знать. Больше ничего не скажу.
– Пожалуйста, скажи мне. Ответь просто: «да» или «нет».
– Но это последнее. Договорились?
– Ты выйдешь замуж?
Для Куродо это был самый серьезный вопрос. Если она намерена выйти замуж, рано или поздно мальчишку, который доставлял ей музыку, выкинут на улицу. Да и отношения старшей сестры с младшим братом станут невозможны. У него было только одно желание. Чтобы в дом улыбок никогда не приходила зима. Ее ответом было: «Нет».
И тогда Куродо решил, что они смогут вернуться к тем чувствам, какие испытывали, когда гуляли, взявшись за руки, по насыпи. Он опять сел к роялю и сыграл две пьесы, которые написал за этот месяц.
Первая пьеса называлась «Вальс у реки».
На следующий день после той их прогулки он запечатлел воспоминания о ней в нотах, как в дневнике. Пальцы его правой руки прыгали по клавиатуре, подобно гальке по воде, и застывали в арпеджио, словно запинаясь. Левая рука брала аккорды пианиссимо – сверкающие чешуйки света на водной глади послеполуденного речного пейзажа. Арпеджио сближались с аккордами, руки пересекались, и возникал вдруг ритм вальса, пьеса заканчивалась троекратным повторением коротенькой мелодии.
Следующая пьеса называлась «Улыбка Таэко», что и было написано на нотах.
Он надеялся, что сможет передать улыбку Таэко в музыке – улыбку, которую не выразишь словами, не запечатлеешь на картине. Пьеса далась ему с большим трудом, но теперь он мог в любое время, когда ему захочется, прикоснуться к улыбке Таэко, даже если ее не было рядом. Соединяя квартовые аккорды, Куродо создал – в форме хабанеры – образ улыбающейся Таэко, которую он видел на экране, под сакурами и в этом доме.
Закончив играть, Куродо вручил Таэко ноты, написанные карандашом. На обложке разбегающимся детским почерком было выведено: «Посвящается Таэко». Увидев надпись, она почему-то прикрыла рот рукой. На мгновение Куродо увидел в ее взгляде пустоту.
– Не понравилось? – спросил Куродо. Она покачала головой и ответила, потупившись:
– Замечательная пьеса.
Он пытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась. Плечи ее мелко дрожали, он подумал, что она сдерживает смех, а она плакала.
Он хотел спросить ее, почему она плачет:
– По… – и осекся.
Чуть погодя она сказала:
– Спасибо, – и улыбнулась своей обычной улыбкой. – Черныш, когда ты приходишь сюда, наш дом наполняется музыкой.

10
10.1
Хотя Куродо жил самостоятельно, отдельно от отца, каждую неделю он навещал слабого здоровьем старика, рассказывал ему о том, что видел и слышал, о людях, с которыми встретился. То, что Куродо бросил школу и шляется ночами по увеселительным заведениям, отца не волновало: если тебе так хочется, что ж, я молчу. Мысли отца уже не были устремлены в будущее, да и интерес к настоящему, которое олицетворял его сын, ослаб. Вероятно, отец жил исключительно воспоминаниями и привязанностью к потерянному прошлому. Куродо сказал:
– Угадай, где я видел тебя на днях.
– Я больше нигде не бываю, – равнодушно ответил отец.
– Папа, ты ведь встречался с самой красивой актрисой Японии, да? – сказал Куродо.
В глазах Джей Би вспыхнул огонь, и он спросил хрипло:
– Ты видел ее?
– Я был у нее дома и играл на рояле.
– А кто тебя познакомил с ней?
– Господин, которого я встретил в клубе на Гиндзе.
– Чем он занимается?
– Говорит, что известный кинорежиссер.
– Его зовут господин Н.?
– Нет, господин О. Некоторые называли его Ясудзиро.
– Интересно, зачем господин О. познакомил тебя с ней? Что он задумал?
– Не знаю. Он сказал, что она сыграла многих героинь в его фильмах.
– У Таэко все в порядке?
– Она напомнила мне покойную маму.
– Да? Она так красива, как если бы соединить красоту Наоми и матери, родившей тебя, и придать этой красоте большую утонченность.
– В гостинице «Империал» был прием, да? И ты, наверное, был ее переводчиком?
– Скорее всего, ты имеешь в виду фотографию, сделанную на приеме, который устроили для главнокомандующего. Киношники привели ее туда. После этого она встретилась с Маком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102