В них мы без труда узнали индийских фанатиков, факиров: нечесаные, всклокоченные волосы, испитые лица, тела факиров в клубах черного дыма, они были истинными представителями ада.
– Богиня оскорблена! Жертву, жертву, да льется кровь нечестивцев! – можно было разобрать среди визга и стона.
Нас повлекли куда-то. Наступила полная тьма.
Опять замелькали факелы, и скоро свет их позволил разглядеть другую картину.
Ужас сковал нас! Перед нами страшная богиня Бовами… Сомневаться мы не могли.
Грубо высеченный из темного мрамора истукан-женщина. На черной шее у ней ожерелье из белых человеческих черепов; пояс состоит из бахромы ног и рук – тут есть черные, желтые и белые, большие и маленькие, видимо, руки детей и женщин. И все это свежие, не успевшие еще разложиться!
Огромная ступня богини попирает человеческую голову, и в этой голове мы узнаем голову нашего солдатика, якобы унесенного тигром, из израненного тела бегут струйки крови, омывая подножие кровожадного идола. Тело еще содрогается последними судорогами.
– Жертву, жертву, – кричат кругом, и через мгновение мы совершенно обнажены. Смерть неизбежна.

* * *

Но какая смерть! Бесславная, постыдная, у ног омерзительного истукана, от ножа фанатика!
Судьба.
Мы лежим рядом: я грызу потухшую сигару. Джем-ми молчит.
К нам подходит высокий худой брамин. На голове золотой обруч, белая одежда в виде хитона подпоясана шнурком, в руках широкий жертвенный нож.
Закрываю глаза.
Вдруг наступает мертвая тишина. Жрец, с высоко поднятой рукой, где зажат страшный нож, откинулся назад, на лице изумление и страх. Еще минуту, и нож со звоном катится на полу.
Жрец, а за ним и все остальные падают на колена с криком: «Избранники, избранники!»
Нас осторожно поднимают, развязывают, завертывают в мягкие шелковые одежды и несут прочь.
Вот мы на ложе из душистых лепестков роз, вокруг носятся волны курений.
Музыка сладостно звучит.
Перед нами прежняя красавица, но при блеске огней это не живая женщина, а статуя.
Кругом нее целый хоровод прекрасных молодых женщин: это баядерки храма. Ноги и руки украшены браслетами, звон которых мелодично звучит в ушах. Одежда их только из одних тонких цветных покрывал еще больше усиливает впечатление наготы.
Они пляшут, они подходят к нам и подают янтарные кубки с питьем. Как вкусно, как освежительно оно! Это напиток богов.
Нас окружают, ласкают, увлекают в танцы. Нам вновь подают вино, дарят поцелуями…
– Господин капитан, господин капитан! Открываю глаза. Передо мной вестовой.
– Господин капитан, приказ от командира, – и он подает мне пакет.
Не могу опомниться, сажусь.
День. Моя спальня. Вот и гамак Джемса: он спит спокойно. Открываю пакет: приказ о выступлении через несколько часов.
Наконец соображаю. Сон.
– Джемс, Джемс, выступление, вставайте, пора, бужу я товарища.
Джемс вскакивает и изумленно смотрит на меня.

* * *

– Фу, ты, черт, ведь это сон! – наконец произносит он. – Наверное, сигары вчера были с опиумом, ну и сыграли они со мной шутку!
Я начинаю расспрашивать.
Джемс рассказывает «мой» сон.
И когда в середине я его перебиваю и продолжаю рассказ, он стоит с открытым ртом от удивления и спрашивает, откуда я знаю «его» сон. Дело мало-помалу выясняется; мы видели один и тот же сон до мельчайших подробностей.
Вопрос: возможно ли это?
Наскоро отдав приказание готовиться к походу, мы бросились осматривать стену храма, ища боковой ход. Но стена была совершенно гладкая, не только хода, даже трещины не было.
Осмотрели храм изнутри за колоннами.
– Ну, а ваш кошелек? – вспомнил Джемс.
Ищу в карманах, на столе, всюду: нет. Спросили денщика, и он подал пустой кошелек, поднятый в зале пиршества одним из слуг.
Вскоре забил барабан и пришлось оставить храм, сделавшийся для нас очень интересным.
Капитан Райт замолчал.
– И это все? – спросил кто-то из гостей разочарованно.
– Все или почти все, – ответил Райт.
Только через месяц, купаясь в море, мы увидели с Джемсом друг у друга вот это, – и он, сбросив тужурку, отворотил рукав рубашки.
Все присутствующие увидели на белом плече татуированный рисунок лотоса.
Рисунок безукоризненно изящен и прекрасного голубого цвета.
– Вы нас мистифицируете, капитан? – спросил старый гость.
– Помните условие: не просить объяснений, – отрезал сухо Райт и этим прекратил всякие расспросы.

Глава 2

Наступил день маскарада.
С утра все, и гости и слуги, в хлопотах и волнении.
Хотя ночь предвидится светлая, так как наступило полнолуние, но все же в саду развешаны фонари и расставлены плошки.

* * *

Залы, и без того блестящие и нарядные, украшены зелеными гирляндами.
Темная зелень дубов и елей еще ярче оттеняет белое электрическое освещение.
Во многих комнатах под тенью тропических муз, пальм и магнолий устроены укромные поэтические уголки.
Буфеты ломятся под тяжестью изысканных закусок и вин.
Маленькие киоски в виде индийских пагод, с шампанским, фруктами и прохладительными, разбросаны всюду.
Над главным дамским буфетом красиво спускается флаг Америки. Голубое шелковое поле заткано настоящими золотыми звездами.
Зимний сад, по приказу Гарри, только полуосвещен и для прохлады в нем открыты окна.
Смитт и Миллер летают вверх и вниз, устраивая и отдавая последние приказания прислуге и музыкантам.
Кухни полны поваров и их помощников.
Гости тоже в волнении; каждый занят своим нарядом. Оказывается, у одного все еще не доставлен костюм из города; у другого оказались узкими сапоги; доктор ворчит, что золотой шнурок «дважды рожденного» недостаточно толст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50