Мне казалось, что мир разрушается, что никто и ничто не хочет существовать после смерти той, кто была лучшим украшением жизни.
И вот через шумы грозы мы слышим дикие голоса людей, в них нечеловеческий ужас, какой-то вой…
Двери с силою открываются, и в комнату врываются человек пять-шесть прислуги; все они бледны, волосы в беспорядке и с криками: «Она встала, она идет!» кидаются кто ко мне, точно ища защиты, кто в противоположную дверь.
И прежде чем из отрывочных слов и восклицаний испуганных людей мы поняли, в чем дело, в дверях, к нашему ужасу, показалась Рита; сама Рита, умершая Рита.
В первую минуту я ничего не думал, не понимал, смотрел кругом, видел Риту, в голубом нарядном платье, с розами у груди; видел старика доктора с выпученными глазами и трясущейся нижней челюстью; видел бледного Альфа…
Сколько мгновений продолжался наш столбняк, не знаю. Нас привел в себя радостный крик Лючии:
– Господи, это был обморок, ты жива, жива, Рита, о, как мы все счастливы!
Оцепенение снято. Сразу все заговорили, поняли положение вещей, обрадовались, бросились к Рите. Один доктор-старик стоял, как истукан. Лицо его выражало растерянность и недоумение.
Рита была бледна и слаба, да это и понятно, такой глубокий обморок. А затем прийти в себя, в гробу, тоже чего-нибудь да стоит! Впрочем, она была так слаба, что ни мрачное убранство капеллы, ни гроб, казалось, не произвели на нее впечатления.
По крайней мере, ни тогда, ни после она ни слова не сказала о своих ощущениях.
В эту же ночь в замке умерла молодая служанка, точно смерть не хотела уйти от нас без жертвы.
Смерть пришла и воцарилась в замке.
Не проходило недели без покойника, мы даже как-то привыкли к этому, тем более что эпидемия свирепствовала также и на деревне».
– Наступила так называемая вторая эпидемия, – сказал Гарри, прерывая чтение и перекидывая несколько листов тетради.
Карло сообщает о смерти Лючии, Альфа, итальянских лакеев и т. д. и при этом жалуется, что Рита, прежде такая нежная и сострадательная, теперь спокойно и безразлично относится к смерти близких людей.
Дальше он пишет (и Гарри снова начал читать):
«На деревне погребальный звон не прекращается, и как это напоминает детство, и как жутко становится… Какие страхи встают кругом… А тут еще этот доктор со своими вампирами!
Бедный старик совершенно сошел с ума! Он, как привидение, день и ночь бродит по замку, всюду является неожиданно, распространяя скверный чесночный запах и разрисовывая везде, где возможно, пентаграмму, этот знак средневекового заклятия нечистой силы.
Особенно сильно он украшает им мои комнаты и мои вещи, я уже не спорю, лишь бы он избавил меня от букетов чеснока, а то повадился украшать ими мою спальню… Так что теперь у нас с ним по этому поводу молчаливое соглашение.
Пусть, зачем раздражать сумасшедшего! Зато с Ритой они теперь враги!
Раньше он рыцарски ухаживал за ней, и она относилась к нему ласково, как к старому человеку, другу моих родителей. Теперь же она не переносит старика, прямо ненавидит его.
Я думаю, что это одна из причин, почему она завтракает и обедает одна у себя в комнате.
Этой же причине я приписываю отказ Риты принять от меня последний подарок. А ведь вещица была заказана по ее личному желанию…, и вышла, на удивление, удачно! Это на тонкой золотой цепочке знак пентаграммы, усыпанный бриллиантами, и камни самой чистой воды, точно летняя роса…
А Рита даже не хотела взять ее в руки. Обидно немного… Эх, буду сам носить и помнить, что счастье обманчиво…, и любовь…, и дружба…»
Гарри прервал чтение и отодвинул тетрадь.
Причиною всех несчастий и на этот раз был старый граф. Заговоренный Петро, он 15 лет лежал смирно в гробу, но был еще настолько силен, что внушил Карло мысль привести в склеп Риту, а ей желание опереться о каменный гроб. Прикосновение живого женского тела сняло заклятие, и старый вампир был свободен.
Он начал с того, что погубил свою освободительницу, наградив ее своей любовью и страшными последствиями этой любви.
Рита, с его помощью, в недолгое время стала сильным вампиром. Она вела двойное существование: днем жила между живыми, ловко обманывая их, а ночью являлась вампиром и губила их. Страстная любовь к другу своего жениха, Альфу, заставила ее забыть осторожность и сильно ее выдала, хотя Альф и умер, не успев ничего сказать Карло, не открыв тайны Риты.
Прощальное письмо Альфа, вложенное в библию, так и не дошло по адресу.
Граф Карло его не видел.
Все же у графа проснулись неясные подозрения и ревность, и он начал следить за Ритой.
Тут граф Карло переживает страшную драму.
«Она какая-то бесстыдная, сладострастная», – пишет он, – или «чем больше я за ней слежу и наблюдаю, тем больше становлюсь в тупик. Она или сходит с ума, или у ней какая-нибудь таинственная болезнь, но болезнь психическая, так как физически она цветет и хорошеет день ото дня».
«Чем объяснить такой поступок, – пишет он дальше:
– Рита, тихонько оглядываясь, входит в мой кабинет, берет со стола тяжелое каменное пресс-папье и с силою кидает его в большое простеночное зеркало. Стекло вдребезги.
В ту же минуту она сталкивает с подставки тяжелую китайскую вазу и та с грохотом падает на пол. Вбегают слуги.
– Ничего особенного, – объявляет холодно Рита, – скажите барину, что я нечаянно столкнула вазу, а она, падая, разбила стекло.
– Идите прочь. – Слуги, переглядываясь, молча уходят».
– Как раз в это время, – рассказывал Гарри дальше, – Карло подвернулась латинская книга «о ламиях». Он взял ее из лесного дома, на память об Альфе, и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50