А когда вернется Xаарт, он с тобой тоже разберется.— Он не будет возражать, — уверенно сказал Дорк.— Если я сама захочу — то нет. А если пожалуюсь, то будет.Дорк неохотно поднялся. похоже, с леммами я нечаянно попала в точку — он уже несколько лет прожил здесь и отлично знал их возможности. Я подняла глаза и действительно увидела лемма — он стоял в дальнем коридоре. Как можно на несколько лет добровольно заключить себя в тюрьму, пусть даже безопасную и изобильную, и жить бок о бок с существами, которых ты не понимаешь и боишься — не знаю.В остальном здесь было спокойно. С Дорком у меня больше не было никаких сложностей, а отношения сложились вполне приятельские. И действительно, хорошо, когда есть с кем поговорить в мире, где никто никем не интересуется. Я ходила работать на этом странном конвейере, по нескольку часов в день, ела обычно вместе с леммами, в их помещениях и даже несколько раз видела иx детей. Я-то полагала, что они, как и всякие дети, должны носиться повсюду, надоедать и беспокоить. Ничего подобного. Они сидели, уставясь в пространство — миниатюрные копии взрослых, иногда кто-нибудь из них вставал — всегда с определенной целью, никогда — просто так. Думаю, все воспитание заключалось в том, чтобы постоянно держать их в психологическом поле. Может, няньками как раз и были те леммы, которых я находила неподвижно сидящими в нишах совсем на другом конце фактории? Не знаю.Вечерами я болтала с Дорком. Он охотно вспоминал о жизни на той стороне. Я — нет. Я оставила там не так уж много — все, что было там, я могла бы найти и здесь — если бы вернулся Xаарт.Двадцать дней прошло.Xаарт не вернулся.Еще десять.Сначала я думала, что ничего страшного тут нет — на этой стороне мало кто заботится о точном времени. Потом начала волноваться.Потом перестала волноваться и впала в какое-то тупое оцепенение.Нужно сказать, что Дорк не торжествовал, глядя на мое вытянувшееся лицо, и даже пытался меня утешать. Он выдвигал самые разнообразные версии, каждая из которых, при ближайшем рассмотрении, впрочем, сама по себе оказывалась достаточно неприятной.Когда прошло два месяца, я наверняка знала, что он убит. Не понимала я только одного — что мне теперь делать?Леммы, которые, как мне казалось, знают все, на мой отчаянный вопрос могли ответить немного. Они больше не выходят. Там, за лесом, очень плохо. Они не знают, что там происходит. Лемм, который говорил со мной, отвечал мне неохотно. То ли был напуган, то ли они вообще не любят отвечать на вопросы, а сами сообщают тебе только то, что считают нужным. Никак мне не удавалось их понять. Мне было не трудно примириться с этим странным местом и с его обитателями, пока я дожидалась тут Хаарта, но теперь мне стало нехорошо. Неуютно. Я решила подождать, пока пройдет Кочевье, а потом уходить. Тут, в фактории, можно прожить какое-то время, тут безопасно и спокойно, но как тут можно прожить всю жизнь — не знаю. А если я и уйду отсюда, то — куда? И что мне делать дальше? Это я тоже слабо себе представляла. Но ждать так долго мне не пришлось.Вся фактория представляла собой, несмотря на свою причудливую форму, вытянутый эллипс, в одном конце которого, неподалеку от входа, располагались жилые помещения, а в дальнем — оранжереи и фабрики. Когда мне надоело накачивать газ в дурацкие светильники, — да и не так уж и много их было нужно — я попросилась в оранжереи. Там, по крайней мере, работа была не такая монотонная и я хоть могла свести знакомство с местными растениями, хотя, по-моему, большая часть тех крупных причудливых грибов и мясистых плодов, которые росли в оранжерее, были продуктами длительной селекции — леммы вообще отличные биотехнологи. Часть расположенных там стеллажей с растениями требовали равномерного освещения и влажности, их все время надо было передвигать. Работа это была нелегкая и я попросила Дорка сходить со мной. Он отказался.К тому времени, мне было ясно, что он подхватил Болезнь — ел он не больше обычного, но толстел на глазах, поднимался редко и потерял интерес к тому, что творилось вокруг. По-моему, кроме меня, никто не обращал на это внимания, леммы в том числе. Я и сама не знала, что тут можно сделать — что-то я не слышала, чтобы Болезнь как-то поддавалась лечению. Кстати, по-моему, это было единственное заболевание в этом мире. Ни о каких инфекциях я больше не слышала.Так что я пошла сама и уже передвинула больше половины стеллажей в проклятой оранжерее, когда услышала взрывы и выстрелы. Мягкие пористые стены одинаково хорошо гасили шум и взрывную волну, — казалось, что это все происходит где-то очень далеко. Потом на меня нахлынула боль. Она была как удар — внезапная, раздирающая голову.Я скорчилась между стеллажами, в глазах у меня мелькали разноцветные пятна, казалось, что чудовищные растения на стенах пульсируют. Потом я, наверное, потеряла сознание. Когда я очнулась, вокруг было уже тихо. В голове звенела странная пустота. Какое-то время я неподвижно просидела на упругом теплом полу. Я боялась выйти из оранжереи — я уже понимала, что на нас напали, но слабо представляла себе, что произошло потом. Вероятно, какая-нибудь из банд заняла факторию. Тогда мне нужно как-то выбираться отсюда.Я с натугой взгромоздила один стеллаж на другой — с него посыпались растения — и полезла наверх. Это была одна из секций, над которыми не было сплошных перекрытий — только что-то вроде нависших карнизов. Так что я, используя стеллажи вместо лестницы, вкарабкалась по ним и очутилась на стене лабиринта. Держась середины, я ползком начала пробираться к главному входу — я хотела знать, что там произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40