На ясном холодном небе ещё виднелись бледнеющие звезды. Примерно через час уже начнёт светать. Генри, полный прекрасных предчувствий, сел на постели, закутавшись в одеяло и обхватив руками колени. Наступало раннее зимнее утро с лёгким морозцем. Природа замерла в ожидании восхода, ждала, когда тонкие, слабые лучи солнца осветят окрестности. Внизу, в конюшнях, скоро начнётся движение, загремят ведра, послышится чей-то пронзительный свист и топанье сапог о булыжник. Гончие собаки уже ждут в Мортон-Парке, и вскоре конюх Джоуслина отведёт туда двух верховых лошадей. Сам же Джоуслин приедет позднее на машине. В какой-то момент Генри даже пожалел о своём решении навсегда отказаться от участия в охоте. Раньше он очень любил все, что связано с охотой: звуки, запахи; ему нравилось само зрелище. Это казалось просто великолепным, пока однажды, абсолютно неожиданно для себя, он не почувствовал, что смотрит на все совершенно другими глазами. Он вдруг увидел толпу краснолицых, откормленных, богато одетых людей, с гиканьем гоняющихся верхом на лоснящихся лошадях за одним несчастным маленьким зверьком, который потом будет разорван на куски, а удачливые охотники будут взирать на это с довольным видом. Генри долго не мог избавиться от воспоминаний об этой отвратительной сцене, от мыслей о которой его начинало тошнить, и он отказался от участия в подобных мероприятиях. Джоуслин огорчился и начал обвинять Генри в пацифизме. Однако Генри вовсе не считал себя пацифистом и уверил своего отца, что если Англию захватит враг, он будет отчаянно бороться, чтобы ни один иностранный наёмник не изнасиловал кузину Элеонору. Он невольно хихикнул, вспомнив, какое при этом было у Джоуслина лицо. Затем Генри ещё раз обдумал то, что скажет сегодня Дине. При мысли о ней его сердце начинало биться точно так же, как когда-то в детстве, когда ему предстояло перелезть через первый в жизни забор. “Словно я опять на охоте”, — подумал вдруг Генри, и это довольно грубое сравнение привело его в состояние необычайного волнения. Он выпрыгнул из постели, принял душ, побрился и оделся при свете лампы, затем тихо прокрался вниз и вышел навстречу наступающему дню.
Приятно оказаться зимой, на самой заре, на холмах Дорсета. Генри обошёл западное крыло Пен Куко. У него под ногами хрустел гравий, а из сада доносился запах самшита. Знакомые предметы казались загадочными, как будто за ночь они стали немного другими. Поля лежали окаймлённые серебром, а рощица вдали, казалось, спала таким глубоким сном, от которого её не смог бы пробудить ни шелест сухих листьев, ни хруст веток под тяжестью шагов. На склоне холма пахло холодной землёй и заиндевевшими камнями. Генри подумалось, что, взбираясь вверх по холму, он покидает ночь, все ещё царящую в Пен Куко, и выходит навстречу свету. На вершине холма неясные очертания предметов принимали свои чёткие формы и превращались в камни, кустарники и столбы, неподвижно застывшие перед наступлением дня. Внизу, в долине, закричал петух, и Генри почувствовал запах дыма и человеческого жилья.
Генри достиг вершины холма и посмотрел вниз, на долину Пен Куко. От дыхания перед его глазами стоял лёгкий туман, руки у него замёрзли, глаза слезились, но в этот момент он чувствовал себя богом, взирающим с высоты на свой маленький мир. Внизу, прямо под ним, находился дом, из которого он недавно вышел. Он посмотрел на крышу, окутанную клубами голубого дыма. Слуги были уже на ногах. Немного дальше виднелся Винтон, все ещё погруженный в темноту. Неужели крыша там действительно так ужасно протекает, подумал Генри, что её невозможно починить? За Винтоном простиралось земельное владение его отца, в основном это были невысокие холмы. Они тянулись до самого Селвуд-Брука, где можно было разглядеть наполовину скрытый за деревьями каменный фасад Чиппингвуда, который доктор Темплетт получил в наследство от своего старшего брата, погибшего во время войны. И дальше, отделённый от Чиппингвуда деревушкой Чиппинг, стоял георгианский дом мисс Кампанула, почти на самой окраине поместья. Ещё дальше, едва различимый за полями, отделявшими его от долины, находился Грейт-Чиппинг, самый большой город в этой части Дорсета. Ещё ниже по склону, за Винтоном и Пен Куко, стояла церковь Святого Жиля со спрятавшимся за ней домиком ректора. Дина должна выйти прямо из рощицы перед их домом и подняться на гребень холма. Только бы она пришла! “Боже, прошу тебя, сделай так”, — повторял про себя Генри, как когда-то в детстве. Он пересёк гребень холма. Под ним, далеко в стороне, была дорога на Мортон-Парк и деревня Клаудифолд, а там, у изгиба дороги, находился Дак-Коттедж с ярко-красной дверью и такими же оконными рамами, заново отделанными миссис Росс. “Интересно, — подумал Генри, — почему Селия Росс решила жить в таком месте, как Клаудифолд?” Она казалась ему прирождённой горожанкой. Минуту-другую он думал о ней, о том, что она ещё, наверное, спит в своём отремонтированном коттедже и мечтает о докторе Темплетте. Ещё дальше за краем холма была ферма Каинов, куда доктор Темплетт должен ездить, чтобы наблюдать за большим пальцем ноги самого младшего из её обитателей.
“Там, внизу, — подумал Генри, — они все только просыпаются в своих тёплых домах и никто из них не знает о том, что я здесь жду Дину Коупленд”.
Он почувствовал, что спине стало теплее. Пожухлая трава приобрела какой-то новый оттенок, и он увидел перед собой свою нечёткую тень. Взошло солнце. Он услышал, как где-то совсем близко кто-то назвал его по имени, и затем из-за гребня холма вышла Дина, вся в голубом, с ярко-красным шарфом на шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96