Она включила лампу на ночном столике и посмотрела на часы. Было пять минут восьмого. “Может, уже слишком поздно”. В панике она схватила телефон и набрала номер.
* * *
Из-за боли в пальце мисс Прентайс не спала всю ночь, но она вряд ли уснула бы, даже если бы боль не пульсировала всю ночь. Ей не давали спать её мысли, быстро сменявшие одна другую и переплетавшиеся между собой, — мысли о ректоре, о ней самой и о Идрис Кампанула, которой уже не было в живых. Она думала о многом: о том, как, когда она только приехала в Пен Куко, они с Идрис стали большими друзьями и делились самыми сокровенными тайнами, как школьницы-подружки. Она вспомнила все восхитительные разговоры, которые были у них, — разговоры, полные волнующих сплетён о жизни других жителей деревни и даже графства. Теперь не с кем будет поговорить, не с кем обсудить те или иные события или людей, никто не сможет заменить старую Идрис. Так они дружили, пока Идрис не начала завидовать. Только этим мисс Прентайс могла объяснить возникшие между ними разногласия: Идрис стала завидовать все возраставшему влиянию своей подруги в деревне и в делах церкви.
Она ещё не думала о господине Коупленде. Воспоминания о том, что он говорил ей на исповеди, должны быть преданы забвению, как и воспоминание об ужасном коварстве Идрис.
Нет. Лучше вспоминать дни их былой дружбы и думать о завещании Идрис. Это было очень простое завещание. Много господину Коупленду, немного какому-то двоюродному племяннику и семь тысяч самой Элеоноре. Идрис как-то сказала, что до приезда Элеоноры у неё никогда не было настоящего друга и что если она умрёт первой, то будет счастлива перед смертью думать, что кое-что оставила на память подруге. Элеонора помнила, каким покровительственным тоном были произнесены эти слова.
Но правда была в том, что если бы у неё были эти деньги, она не была бы больше так зависима от Джоуслина.
Господин Коупленд станет очень состоятельным, так как Идрис была крайне богатой женщиной.
Дина — его наследница.
Раньше она никогда не задумывалась над этим. Теперь, как ни старайся, не сыщешь причины, чтобы Генри и Дина не могли пожениться.
Если бы она быстро отказалась от своей оппозиции, до того, как стало известно о завещании, — может, это показалось бы всем добрым и великодушным? Если бы только она могла подавить в себе воспоминание об этой сцене в пятницу после полудня. Безвольная фигура Дины в объятиях Генри, от восторга забывшего обо всем на свете. От этого Элеонора чуть не потеряла рассудок. Как можно взять назад все те слова, которые она говорила тогда, прежде чем развернуться и убежать, стараясь спасти себя от агонии? Но если Дина выйдет замуж за Генри, её отец станет очень одиноким. Богатый одинокий мужчина пятидесяти лет, слишком добропорядочный и величественный, чтобы искать себе молодую жену. Именно тогда!
Тогда! Тогда!
Звон колокола, призывавшего прихожан на восьмичасовую службу, пробудил её от радужных планов. Она поднялась, оделась и вышла из дома в тёмное осеннее утро.
* * *
Ректор в семь часов утра был уже на ногах. Сегодня воскресенье, и через час он должен быть в церкви. Он поспешно оделся, не в состоянии больше лежать и думать о событиях прошедшей ночи. У него в голове проносились всевозможные воспоминания, и в них присутствовала женщина, которая была убита и превращала воспоминания в ночной кошмар. У него было такое чувство, будто на нем лежит несмываемое пятно вины и он никогда не избавится от этих ужасных видений. Его мысли были хаотичны, и он с трудом их контролировал.
Задолго до того, как зазвонил колокол, он тихонько выбрался из дома и отправился, как он делал это каждое воскресенье в течение двадцати лет, вниз по подъездной дорожке, через ореховую аллею, и затем поднялся по ступенькам, ведущим во двор церкви.
Оказавшись совсем один в церкви, он упал на колени и начал читать молитву.
* * *
Где-то далеко стучали в дверь. Бум, бум, бум. Должно быть, старая Идрис выбивает из инструмента эту проклятую мрачную мелодию. Блэндишу не следовало запирать Элеонору внутри рояля. Как исполняющий обязанности главного констебля, я возражаю против подобных вещей. Это вам не крикет. Выпустите её! Если она начнёт стучать громче, все кругом разлетится на куски, и тогда не придётся обращаться в Скотленд-Ярд. Бум, бум…
Эсквайр проснулся с натянутыми до предела нервами.
— Кто-о-о?
— Отец, это я, Генри! Я хочу поговорить с тобой.
* * *
Когда Дина услышала, что её отец вышел из дома гораздо раньше обычного, она поняла, что он не спал, чувствуя себя несчастным, и сейчас он пойдёт в церковь и будет молиться. Она надеялась, что он не забыл надеть под сутану шерстяной кардиган: чаще всего он подхватывал простуду именно в церкви. Она почувствовала вчера вечером, что для них обоих наступили трудные времена. По какой-то необъяснимой причине он уже начал обвинять себя в этой трагедии, говоря, что как приходской священник проявил слабость и нерешительность и был недостаточно усерден в выполнении своих прямых обязанностей.
Дина была не способна понять размышления своего отца и с замиранием сердца спросила его, подозревал ли он в ком-либо убийцу мисс Кампанула. Это было вчера вечером, когда они пришли домой, и воспоминание о поцелуе Генри придало ей сил.
— Папа, ты уверен, что знаешь?..
— Ты не должна спрашивать меня, дорогая.
А затем она догадалась, что он думал об исповеди. Что же такое сказала ему в пятницу Идрис Кампанула? Что сказала ему Элеонора Прентайс? Что-то очень сильно огорчило его, Дина была в этом уверена. Что ж, одна из них покинула этот мир и больше не будет сеять раздоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96