насколько я знала, она вообще могла уже развалиться на части. Но я хорошо знала голос хозяина, а в нем звучали какие-то скучные и неубедительные нотки.
– Кроме того, – мягко продолжил мистер Гамильтон, – у мисс Гордон по соседству имеются друзья, которых она не захочет оставить так внезапно и которые будут сожалеть о том, что не удостоились чести сказать ей последнее прости.
Рэндэлл самодовольно кивнул. Это заявление, изложенное в выражениях, принятых в той части светского общества, которую он хорошо знал, не казалось ему достаточно убедительным. Он даже представить себе не мог, какой дикостью оно прозвучало для меня.
Не было никаких сомнений в том, что мистер Гамильтон мысленно поздравлял себя со своей гениальной выдумкой насчет кареты. Он прилагал исключительные усилия, чтобы выглядеть гостеприимным хозяином: показывал Рэндэллу дом, лошадей и окрестности. Мы обедали “по-семейному” (правда, без Аннабель) в продуваемом сквозняками холле, а после ужина джентльмены удалялись в бильярдную, о существовании которой я даже и не подозревала, или играли в шахматы в библиотеке. Однажды вечером они отправились в деревню. Вернулись же очень поздно, и о том, что они приближаются, слышно было издалека. Один из них пел, и голос этот был не баритоном хозяина, но цветистым тенором, какого я никак не могла заподозрить у Рэндэлла.
Вся эта достойная изумления деятельность мистера Гамильтона со своей стороны очень помогала мне придерживаться принятого мною решения – ни в коем случае не оставаться с Рэндэллом наедине. Воспоминание о его красной физиономии, все приближающейся к моему лицу, заставляло меня содрогнуться. Что я буду делать, когда мы останемся вдвоем в карете на дороге обратно в Лондон...
В один прекрасный день, когда мы сидели в гостиной за чаем, лицемерно наслаждаясь трапезой, прибыл сэр Эндрю. В конце концов, мы оба были лицемерами – и мистер Гамильтон, и я сама. Оба мы вели себя так, словно эта приятная послеполуденная церемония была для нас привычной, тогда как конечно же мы никогда не пили вместе чай до тех пор, пока не прибыл Рэндэлл. Все это устраивалось ради моего выдающегося кузена – и он принимал это за чистую монету. Я притворялась добровольно и охотно, но неизменная приветливость мистера Гамильтона меня по-настоящему удивляла.
Однако он не был столь же приветлив в отношении сэра Эндрю, хотя исчезло презрение, с которым он обращался с молодым человеком в тот памятный день в библиотеке. Из этого я заключила, что сэр Эндрю отстоял свое доброе имя и представил необходимые рекомендации. И если он все еще не был принят в доме как официальный поклонник Аннабель, его, как минимум, продолжали принимать.
Я налила сэру Эндрю чашку чаю. Похоже было, что он бы скорее предпочел напиток покрепче, но не имел достаточно мужества, чтобы об этом попросить. Он вручил мне записку от своей сестры с приглашением на бал, который устраивали в Глендэрри в пятницу. “Просто маленькая дружеская вечеринка, – писала леди Мэри. – Я надеюсь представить вас, Дамарис, нескольким моим старым друзьями, которые приехали навестить меня. И конечно же теперь это станет еще и прощальным вечером”. Записку завершало предложение, чтобы мой кузен также примкнул к группе приглашенных.
– Пожалуйста, поблагодарите за меня леди Мэри, – сказала я. – Но я должна буду отклонить приглашение. Мы уезжаем слишком скоро, и, правду сказать, у меня даже нет подходящего наряда.
Рэндэлл прекратил жевать свои усы и уставился на меня.
– У Аннабель достаточно материй, чтобы обеспечить целый магазин, – вмешался мистер Гамильтон. – Я не сомневаюсь, что у нее на полках найдется что-нибудь, из чего можно сделать платье.
Его глаза встретились с моими, и в них, словно в зеркале, отразился зеленый бархат. Эта ткань предназначалась мне, и он знал, что я отвергла подарок.
– Я не могу этого сделать, – сказала я.
– Разумеется, нет, – согласился Рэндэлл. – Дамарис нет нужды полагаться на доброту мисс Гамильтон. Завтра я отправлюсь в Каслтон. Полагаю, белый муслин – это то, что вполне подобает молодой леди.
Мистер Гамильтон ничего не сказал. Он продолжал смотреть на меня, его рот искривила легкая улыбка. Меня страшно нервировало сознание того, что он так просто может прочесть мои самые потаенные мысли. Очевидно, моя попытка избежать участия в бале была обречена на провал. В отношении же платья я должна была положиться на милость одного из двух мужчин. Я могла выбирать только между Рэндэллом и хозяином. Я кипела от гнева, которого не могла показать.
– Ты не сможешь в один день доскакать до Каслтона и вернуться обратно, – с трудом выдавила я. – Я поговорю с Аннабель.
* * *
Когда я пришла в комнату Аннабель поинтересоваться насчет бархата, я тут же поняла, что она уже прослышала о бале в Глендэрри. Я ожидала вспышки гнева или по крайней мере требования, чтобы ее взяли туда. Но, к моему удивлению, она упомянула о сем предмете довольно спокойно.
– Вам понадобится платье, – дружелюбно сказала она. – Посмотрите в шкафу и выберите себе что-нибудь подходящее.
Я обнаружила ткань сразу же. Она лежала поверх газа и шифона. Аннабель предложила его мне, заметив для пущего эффекта, что зеленый в самом деле не ее цвет.
Все это было так не похоже на ту Аннабель, которую я знала, что я начала питать смутные подозрения.
– Не хотите ли вы поехать? – спросила я, обернувшись к ней с кипой нежной зеленой ткани в руках. – Вы ведь теперь чувствуете себя намного лучше. Как поживает ваш секрет?
Светлые ресницы Аннабель опустились, чтобы скрыть блеск ее глаз.
– Не так уж и хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54