— В меня полбутылки водки нормально влезает, доказано многократно!…
Когда через четверть часа Вика наконец вырвалась в коридор, до ее слуха долетел дробный звук бьющей в таз струи…
Отчаявшись дозвониться, Шредер вернулся в больницу. Еще один разговор с Викиной сменщицей ничего не дал. Он поговорил с врачихой и медсестрой, но те знали не больше сменщицы. Медсестра предположила, что погибшего Петрова отвезли в крематорий. Шредера от ее слов бросило в холод. Он полчаса не мог опомниться и уже собрался было звонить в гостиницу — Фриц наверняка придет в бешенство от такой новости! — как в больничном коридоре наткнулся на только что пришедшую уборщицу. В первую же минуту разговора он выяснил, что старуха частенько оставалась здесь на ночь и неплохо знала Вику. Шредер поспешил сунуть ей коробку конфет и в следующие полчаса узнал множество самых разнообразных сведений о работавшей здесь медсестре и ее покойном муже. В основном это были сплетни. Старуха терпеть не могла новоявленных коммерсантов, в ее понимании все они были ворюги, и она была уверена, что и покойный Петров тоже воровал, а жена знала об этом и всячески его покрывала. Шредер терпеливо поддакивал ей и кивал, дожидаясь момента, когда можно будет задать вопрос насчет крематория. Сейчас это больше всего его волновало.
— В крематорий? Нет… — Старуха даже поморщилась. — Сюда мамаша его приезжала, совала всем деньги, распоряжалась, видно, что тоже буржуйка! Повезли на кладбище!
Уборщица, которая Викиного мужа и в глаза не видела и только распространяла слухи о нем, конечно, не могла отказать себе в удовольствии поглазеть на него, хотя бы и мертвого. Она рассказала Шредеру, как ходила в морг, когда там проводилось, опознание трупа.
— Его опознала жена, — тараторила она, не давая немцу вставить слово. — Как откинули с него простыню, Петрова вся затряслась, побледнела, закричала: «Это он! Леша! Лешенька! Что ж с тобой сделалось!» — и упала в обморок. Тут же милиция стоит, понятые, Петрову валерьянкой отпаивают…
— Вы лично видели этот труп? — спросил наконец Шредер.
— Вот как вас сейчас! Весь разбит, окровавлен, живого места нет…
— Как — живого места нет? — ужаснулся Шредер. — И живот пропорот?
Старуха на несколько секунд задумалась.
— Нет, живот вроде был цел… — Шредер облегченно вздохнул. — Но все лицо разбито до того, что нельзя узнать человека. И в груди вмятина…
— Бедная Вика! — притворно опечалился Шредер. — Так, говорите, в груди вмятина, а живот цел?
— Цел, цел живот, и ноги целы, вообще весь низ туловища уцелел, а верхняя часть разбита.
— Это хорошо… То есть, тьфу, бедный Алексей! Это ужасно!
— Как хотите, но я так думаю, что его Бог наказал. Они квартиру купили в рассрочку трехкомнатную, в богатом доме, сам за границу ездил чуть не каждый месяц. Жене изменял вовсю. Но и она-то, не будь дура, тоже водила его за нос…
И старуха пустилась в многословный рассказ о Викином хахале — морговском санитаре Бутыкине и о ее отлучках к нему во время дежурства, за что она не раз получала выговоры от главврача.
— Так вы точно знаете, что его не отвозили в крематорий? — перебил ее Шредер.
— Она ведь, скаредная баба, хотела его сжечь, потому что так дешевле выйдет, но мамаша его не дала. На кладбище повезли хоронить!
— Славная у Алексея мамаша! А на каком кладбище его похоронили, вы случайно не в курсе?
— В курсе, милый, отчего же. Под Москвой его хоронили, в Ромашкове. Там кладбище есть большое…
— В Ромашкове? — Искатель алмаза достал записную книжку. — Это точно?
— Точно, я случайно ее разговор по телефону услышала, она договаривалась с его мамашей насчет похорон…
Шредер взглянул на запястье.
— Пятый час! Извините. Мне надо срочно ехать…
Надобность в свидании с вдовой теперь отпадала. Лишний раз «светиться» незачем. Чем меньше народу будет знать «о прибалтийском родственнике», тем лучше.
Выбежав из больницы, немец бросился останавливать попутку. Машины подъезжали и уносились прочь: за город ехать никто не хотел. Лишь через полчаса он уговорил какого-то таксиста съездить в Ромашково за двести тысяч.
По дороге Шредер попросил остановиться у магазина, где продают садово-огородный инвентарь, и купил небольшую штыковую лопату. К самому кладбищу он подъезжать не стал, высадился метрах в пятистах от ворот. К ним вела утрамбованная колея. Пройдя немного и убедившись, что вокруг никого нет, немец свернул к обочине и спрятал лопату под кустом.
Перед воротами, справа, стояло маленькое деревянное здание, на двери которого чернела таблица с надписью: «Администрация кладбища». Шредер постучал. Никто не ответил. Дверь была незаперта, и он вошел.
Поскольку день подходил к концу, никого из начальства уже не было. В конторе находились только двое кладбищенских рабочих — Кондратьев и Заливако. Как всегда в конце дня, оба были основательно выпивши. Кондратьев лежал на скамейке, норовя сползти на пол, и что-то неразборчиво мычал. Заливако, которого водка брала меньше, пытался поставить его на ноги.
— Вам чего, гражданин? — спросил он, хмуро посмотрев на вошедшего.
— Мне надо найти могилу.
— Никого нету. Завтра приходите.
— Завтра я уезжаю. Мне сегодня надо с братом родным попрощаться, понимаете? Сегодня! Я только утром узнал, что он погиб!
— Ничем не могу помочь. Обратитесь в абдм… амдм… в амсрацию кладбища!
— Хорошо. В таком случае — где она, эта администрация?
— Я же вам объясняю: никого нету! Кондратьев снова замычал и начал валиться на пол. Заливако подхватил его под мышки.
— А вы не можете мне помочь?
— Мы — рабочие, — ответил Заливако грубо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76