Стыдливо отвернулся и пальцем смахнул ее.
— А сейчас позвонить не можешь?
Стулов усмехнулся.
— Такие дела по телефону не решаются. Это — первое. Теперь — второе. Моему прокурорскому приятелю необходимо время для того, чтобы вникнуть в суть обвинений, выдвинутых твоей протеже. Не так-то просто вынести постановление об освобождении… Мне кажется, тебе нет смысла сейчас уезжать из Москвы. Почему бы не пожить у того же Груши, которого выписали на больничный. Посиди с ним, поговори — он заслуживает такого внимания.
— Витька дома? У него же две дырки в груди, ему не меньше месяца валяться на больничной койке!
— Ты прав: Грушу продырявили. Но на редкость аккуратно, ни сердце, ни легкие не задеты. Парня заштопали, подкормили лекарствами и отвезли долечиваться домой. Соседка навещает, кормит, убирается. Благодать! Только одного тебя не хватает для полного счастья. Послушай меня, поезжай. Хотя бы на пару дней.
— А как же быть с ожидающим меня Костей? Он же взбесится, черт-те что подумает, бросится искать…
Василий снова улыбнулся. На этот раз улыбка лишена присущего сыщику ехидства, наполнена добротой и пониманием. Богатейший арсенал улыбок у парня! Здесь тебе и ехидные, и добрые, и злые, и презрительные. Короче, полная обойма зажигательных, бронебойных и еще черт знает каких боеприпасов.
— Уговорил. Езжай. Но если расплюешься с Пудовым — я не при чем.
Я согласился не подставлять сыщика. Но уходить не собирался, ибо остался невыясненным «проходной» вопрос, не относящийся ни к верочкиным приключениям, ни к алкогольному пасынку или проклятущей коммуналке…
«Не относящийся» — слишком сильно сказано: так или иначе он влияет на развитие событий вокруг меня.
— Скажи, Вася, зачем тебе потребовалась таинственность в наших с тобой отношениях? Почему ты предпочел находиться за кулисами, выпустив на авансцену неопытного человека? В качестве приманки? Или продемонстрировать свою хватку? Если так — глупей трудно придумать! Только, прошу, не пытайся запутать меня в своих ментовских абракадабрах, отвечай по человечески: ясно и четко.
— Ну, и наивняк же ты, Пашка, — удивился Стулов. На полном серьезе, без обычных улыбочек разного окраса и такого же разного назначения. — Неужели трудно сообразить? Глупая курица и та, небось, давно разгребла бы навоз и вытащила зерно, а ты… Просто мне нужно было дать тебе свободу, не давить, не навязывать свое мнение… Дошло?… А ты вообразил: хитрит, зануда, набивает себе цену, сам прячется, а писателя-недоумка подставляет… Так, ведь? Признайся, мысленно так матерился в мой адрес, что любой пахан застесняется.
Я вынужденно признался: именно так и подумал, да, матерился, да, мечтал заехать по физии. Сейчас все понял.
— Ну, если понял — не безнадежный дурень, есть надежда на окончательное излечение.
«Недоумок» отделался смущенным смешком. Спорить со Стуловым все равно, что продираться через заросли колючего кустарника — сплошные занозины…
24
Добрался я до Дремова, когда уже начало темнеть. Странно, но недавней боязни как не бывало — мысли о тяжелой судьбе Верочки будто вытолкнули из головы все другие. В том числе, о Машеньке, бывшей жене, так и не вымаранойой из моего паспорта и, что грешить, из сердца.
Какое обвинение могут выдвинуть против обычной проститутки из завеления для отдыха состоятельных мужчин? Точно известно одно: на месте «преступления» Верочку не взяли — в ее комнате «клиента» не было, он с ней не расплачивался. В убийствах участия она не принимала — это мы с Гулькиным можем подтвердить под присягой.
То, что девушка находилась в борделе? А что в этом криминального? Навестила подругу, напросилась на ночлег. Мало ли какие могут быть причины, не подведомственные милиции.
Короче, арест Верочки ничем не оправдан. Любой мало-мальски грамотный адвокат легко добьется ее освобождения. Тем более, знакомый Стулова, сотрудник гепрокуратуры.
Тогда откуда у меня сосущее чувство тревоги?
Быстро щагая по знакомому маршруту, я постарался переключиться на другую тему, выбить из сознания образ внучки бабы Фени. Обычно такие «маневры» мне удавались, но на этот раз не получилось. Верочка сидела в сознании забитым по шляпку гвоздем.
Миновал пустырь. Когда-то на нем собирались строить шикарное здание поликлинники с пристроенным помещением для лечебных процедур. Потом грянула перестройка, за ней — развал государства, прогремел страшный кризис. Вот и остался памятником прошлого черный, будто выженный, пустырь с потрескавшими фундаментами, которые успели заложить, и искареженым забором. Вернее. остатками от него.
Отличное место для бомжей и алкашей. Милиция сюда, если и заглядывает, то редко — лишняя головная боль.
Неожиданно я остановился. Казалось бы, бояться нечего — вокруг не видно ни одного человека. Просто я ощутил одиночество. Сейчас — голый, незащищенный, не прикрытый от возможных случайностей надежной охраной. Типа улыбчивого Семена.
Но что толку стоять в позе охотничьей собаки, увидевший дичь. От этого ничего не изменится.
Стараясь не перейти на бег, я миновал пустырь, свернул на улицу, ведущую к умолкшему заводику запчастей для моторов. Тоже последствие разгромного кризиса. Сейчас пройду мимо чахлого скверика с тремя покареженными лавочками, миную переулок со странным названием «Глухой», от него до дома — рукой подать.
Возле изломанной ограды скверика я резко остановился. Будто в темноте напоролся на неожиданно возникий столб с разбитым фонарем.
На крайней лавочке сидят… Надин и Виталий. О чем-то оживленно беседуют. Пасынок нагло оглаживает выпуклую грудь коротышки, она не сопротивляется, не отталкивает жадную мужскую руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101