— Вы спросили, кто купил вам эту квартиру?
— Да. Он ответил, что квартира куплена по поручению Калмыкова. Так я узнала, что он жив. Костя, я только тогда узнала, что ты жив!
— Вы пытались встретиться с ним?
— Да. Я спросила у служащего, где он, как мне его найти. Он сказал, что не знает. Заказ был сделан по «Интернету», а деньги переведены по почте. В заказе было указано, что выбор квартиры клиент предоставляет агентству. Единственное условие — она должна быть в Сокольниках.
— Вы спросили, сколько стоит квартира?
— Да. Он сказал: вместе с комиссионными семьдесят тысяч долларов.
— Вы поинтересовались, откуда у вашего бывшего мужа такие деньги?
— Я спросила. Служащий ответил, что он не знает. Его фирме дали поручение, это поручение фирма выполнила.
— Вы переехали в новую квартиру?
— Переехали. Мы с мужем посоветовались и переехали. Мы подумали, что Костя узнал, как мы живем, и решил помочь.
— У обвинения больше вопросов нет, — сообщил прокурор. — Даю справку. Оформление документов на квартиру свидетельницы было завершено фирмой «Прожект» десятого мая.
— Есть ли вопросы у защиты? — спросил судья.
— Да, ваша честь, — подтвердил Кучеренов. — Скажите, свидетельница, какие жилищные условия были у вас до переезда в новую квартиру?
— Мы жили в двенадцатиметровой комнате в коммунальной квартире в Сокольниках. Эта комната досталась мне от родителей.
— Вы жили в двенадцатиметровой комнате вчетвером? Вы, ваш муж и двое детей. Я вас правильно понял?
— Да, правильно.
— Вы сообщили суду, что работаете учительницей в школе. Какая у вас зарплата?
— Около двух тысяч рублей в месяц.
— Вы получаете пенсию за своего первого мужа?
— Нет. Он считался пропавшим без вести. Мне полагалась бы пенсия, если бы он погиб. Так мне объяснили в военкомате.
— Кем работает ваш второй муж?
— Он инвалид первой группы. Он вернулся из Афганистана без ноги. Он получает пенсию и прирабатывает. У него «Запорожец» с ручным управлением, он развозит по палаткам продукты.
— Какую пенсию он получает?
— Вопрос не относится к делу, — прервал судья.
— Вопрос снимаю, — легко согласился адвокат. — Хватает ли вам на жизнь вашей зарплаты и пенсии вашего мужа?
— Вопрос не относится к делу, — повторил Сорокин.
— В таком случае я умолкаю, — заявил адвокат и развел руками, как бы демонстрируя свое бессилие перед бесцеремонным ущемлением судом конституционных прав и свобод граждан.
— Свидетельница свободна, — объявил Сорокин.
— Мне уйти? — робко спросила она.
— Можете остаться.
— Уйди, — глухо проговорил Калмыков. — Уйди!
— Хорошо, Костя, я уйду. Как скажешь.
Она прошла к выходу. Судебный пристав открыл перед ней дверь. Она обернулась и выкрикнула, как больная птица:
— Прости меня, Костя! Спасибо тебе!
Прокурор заявил ходатайство о приобщении к делу документов о приобретение квартиры на имя свидетельницы.
— Есть ли возражения у защиты? — спросил судья.
— Нет, ваша честь, — ответил Кучеренов. — Я не утверждаю, что исход этого процесса предрешен. Нет, этого я не утверждаю. Но не считаю нужным затягивать дело. Зачем?
— Суд удаляется на совещание, — объявил Сорокин.
* * *
Совещаться, собственно, было не о чем. Показания свидетельницы были убийственными для подсудимого. Десятого мая фирма «Прожект» оформила на ее имя квартиру стоимостью семьдесят тысяч долларов. Пятнадцатого мая Калмыков доложил заказчику, что закончил работу. Двадцатого мая неизвестный мужчина сообщил по «О2», что видел в окне старого дома на Малых Каменщиках высокого худого человека со снайперской винтовкой в руках.
Семьдесят тысяч долларов за квартиру — это был гонорар за убийство Мамаева. И никак иначе трактовать это было нельзя.
«Мамаев может быть доволен, — подумал судья Сорокин. — За него заплатили достойную цену».
Судьи выпили по чашке кофе и вернулись в зал заседаний.
— Суд принял решение приобщить к делу документы о покупке квартиры, представленные обвинением, — объявил Сорокин.
Для всех, кто хоть что-то понимал в судопроизводстве, это означало неизбежный обвинительный приговор.
* * *
Но главная неожиданность ждала впереди: адвокат Кучеренов объявил, что его подзащитный признает себя виновным.
IV
Процесс подошел к концу. Можно было начинать писать приговор. Этим судья Сорокин и решил заняться, вернувшись в свой кабинет и сняв мантию. Но не лежала у него душа к этому делу. Не лежала.
— К вам господин Перегудов, — сообщила секретарша. — Говорит, что вы хотели его видеть.
— Пригласите, — распорядился судья, даже обрадовавшись предлогу отсрочить тягостное занятие.
— Вас удивила моя просьба зайти? — спросил он, жестом предложив посетителю кресло перед письменным столом и с интересом рассматривая его.
— Не очень, — последовал спокойный ответ.
— Чем, по-вашему, она вызвана?
— Будет лучше, если вы скажете сами.
— Что ж, резонно, — согласился судья. — Почему вы заинтересовались этим процессом?
— Калмыков был моим пациентом.
— И что?
— Для врача каждый больной — как ребенок для матери. Чем тяжелее он достается, тем дороже. Калмыков был очень тяжелым больным. Он страшно бредил. Сутками. Он держал меня за руку и бредил. Я не мог отойти. Он бы умер. Почему-то я был в этом уверен.
— Его оперировали вы?
— Нет. Я военный хирург, но уже давно не практикую. Я больше года пытался вернуть его к жизни.
— Вам это удалось?
— Да. Он вернулся к жизни. Он даже начал улыбаться. Эта история убила его.
— Кто эти молодые люди, которые сидят с вами? — продолжал судья, пытаясь понять, что показалось ему необычным и даже странным в этом докторе Перегудове и в его молодых приятелях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81