* * *
Первый «новый русский» — хозяин коттеджа, который угощал меня кофе, — появился в наших краях лет пять или шесть назад. Сначала приезжал посидеть с удочками на берегу Осетра, потом решил строить здесь дом. Человеком он был компанейским, наезжал на уик-энды на нескольких машинах с друзьями. Места всем нравились: нетронутая природа, много воды, настоянный на луговом разнотравье воздух, а по ночам глубокая умиротворяющая тишина. И вскоре с его легкой руки берег Осетра в месте впадения в него тихой речушки Чесны превратился в обширную стройплощадку.
Из хаоса стройки полезли, как крепенькие боровички из-под прошлогодней хвои, одноэтажные, двухэтажные, а потом и трехэтажные особняки из красного фасонного кирпича с черепичными крышами, с башенками, балконами, соляриями и оранжереями. Поскольку первый застройщик был вице-президентом банка, всех владельцев коттеджей и особняков на Осетре стали называть банкирами. Их стараниями была проложена асфальтовая дорога, связавшая элитный поселок и несколько попутных полувымороченных деревень с московским шоссе, проведен магистральный газ, а хилая линия электропередач, выходившая из строя после каждого сильного снегопада и ветра, заменена на капитальную. Несмотря на все это, банкиров ненавидели лютой классовой ненавистью. Их мощные джипы, их бесстыжие бабы, их катера и водные мотоциклы, бороздившие тихие плесы Осетра и Чесны. И даже яхты. Яхты, едрить твою в корень! Яхтов им не хватало!
Вся округа на выборах дружно голосовала за коммунистов, а в перерывах между выборами возила на Осетр мясо, молоко, творог, сметану и продавала почти по московским ценам. Мужики из окрестных деревень устраивались к банкирам сторожами и дворниками, бабы помогали по хозяйству, за места держались, потому что получали раз в пять больше, чем в колхозах, ныне АО. Но все равно ненавидели.
Лично для меня бурное строительство поселка «новых русских» было большой удачей, так как обеспечило заказами столярку, которую я построил рядом со своим домом в Затопино после того, как уволился из армии. Фронт работ у банкиров был таким, что столярка быстро стала лишь частью ИЧП «Затопино». В нем работало около пятидесяти мужиков — на лесосеке, на пилораме, в строительных бригадах. Народ в наших краях рукастый, но пили по-черному, поэтому проблему кадров для ИЧП мне пришлось решать с помощью зарайского нарколога. Решал я ее просто. Каждому, кто просился на работу, говорил: «Зашьешься — возьму». И зашивались, каждый на пять лет, а куда было деться? Не было работы в округе, только на свинокомплексах, где платили по триста — четыреста рублей в месяц и с большими задержками.
Бесхитростность, с которой я воплотил в жизнь андроповско-горбачевскую антиалкогольную программу, так восхитила банкира, что он проникся к деятельности моего ИЧП живейшим интересом, при встречах расспрашивал о делах и давал советы. Он не разбирался ни в строительстве, ни в деревообработке, но зато хорошо разбирался в жизни. Что и продемонстрировал мне в первые же минуты сегодняшней нашей встречи, когда мы поднимались в его коттедж по широкой парадной лестнице без перил. Перила — единственное, что было не доделано в его коттедже. На мое предложение прислать мастеров он лишь усмехнулся и назвал цифру налога на недвижимость, которую ему придется платить с того момента, как появятся перила и строительство дома будет считаться завершенным. Цифра была солидная.
И тут я понял, что скажу Ольге, когда она снова начнет меня доставать за то, что я никак не могу закончить второй этаж нашего дома.
— Все мы, Сергей, знаем о несовершенстве российских законов, — обобщил банкир. — Но относимся к этому по-разному. Одни негодуют. Эти люди не умеют жить. Российский бардак — явление имманентное, как российский климат. Можно, конечно, негодовать на то, что живем мы не в Каракасе, где круглый год температура плюс двадцать два градуса. Но это не конструктивно. Другие извлекают из российского бардака пользу. Эти люди умеют жить. Аморально? А, собственно, почему? Обойти закон — вовсе не значит его нарушить. Располагайтесь, я сварю кофе.
И он скрылся в глубине дома — круглый, как колобок, на коротких ножках, похожий на французского комика Луи де Фюнеса. Всегда веселый, всегда доброжелательный. Человек, который умеет жить.
Через четверть часа он вернулся на веранду и поставил на низкий столик поднос с медным кофейником и крошечными медными чашками.
— Хорошего кофе должно быть мало, — сделал он очередное обощение, забрался с ногами в кресло-качалку и предложил:
— Рассказывайте. Я вижу, у вас есть проблемы.
* * *
Проблемы у меня были. Они заключались в том, что осточертела мне роль надсмотрщика над работягами. Стоило отлучиться даже на пару недель, всякая инициатива глохла, выгодные заказы уплывали к заезжим строителям — турецким фирмам и молдаванам, и никого, кроме меня, это не волновало. Требовать социальной справедливости — тут они мастера. Очень их возмущало, что турки получают в этом же поселке на Осетре по шестьсот баксов в месяц, молдаване по триста, а я даже бригадирам плачу всего по сто пятьдесят. Однажды они так меня достали, что я дал всем полный расчет, по двести долларов бригадирам и по сто пятьдесят остальным, чего и требовали от меня представители моего трудового коллектива в лице Мишки Чванова, закрыл к чертовой матери ИЧП и укатил в Эстонию отдохнуть от российской действительности. А когда вернулся, возле крыльца моего дома собрались бабульки, развязали платочки, вынули из них эти несчастные баксы и протянули мне. А баба Клава, знавшая меня с пеленок, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81