Но, бьюсь о заклад! — чужим характеристикам они улыбнутся сразу.
Чуть позже, примерно году в тридцать седьмом прошлого трудного века, появилось очередное определение национальных характеров.
«Собрались десять мужчин. Один говорит: У меня на заметке есть десять девочек. Можно весело провести время. К сожалению, одна нездорова. И увы, у нее далеко не грипп. Только какая из десяти — неизвестно. Как же быть?
— Се ля ви, — бодро сказали мужчины. — Рискнем!».
Все они были французы.
«Собрались в другом месте десять других мужчин. Один говорит:
— Есть свежие анекдоты. Жаль среди нас один — стукач. Только кто из десяти — неизвестно. Как же быть?»
— Рискнем! — сказали десять мужчин. — Рассказывай!»
Все они были русскими.
Когда Игнатий Кашурин под баян исполнил отходную нашему Дорогому Никифору Сергеевичу, которого ближайшие соратники по партии и правительству вдруг уценили и списали в тираж, освободив от бремени больших обязанностей и права считаться Большим Человеком, чтоб «опять не колбасил», до наших краев дошло, будто в столицах начались забастовки. Терпеливые горожане взорвались и вышли на улицы с транспарантами: «ВЕРНИТЕ НИКИШУ! ЛУЧШЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ ЖИТЬ БЕЗ ХЛЕБА, ЧЕМ ГОД БЕЗ АНЕКДОТОВ».
Всем почему-то показалось, что с уходом дорогого Никифора Сергеевича с исторической сцены источник народной мудрости оскудеет, сила его уйдет в песок.
Слава богу, все так сильно ошиблись!
Анекдот в нашем обществе не умирал никогда. Даже в годы, когда Великий Сталин преобразовывал общество, осуществляя планы густых людопосадок в сибирской тайге, и еще совсем не думал о преобразовании степей путем посадки лесополос, анекдоты о вожде не иссякали. Только передавали их шепотом с губ на ухо людям доверенным, стараясь, чтобы рядом не оказалось свидетелей.
В разных слоях монолитного общества, объединенного Коммунистической партией в единый советский народ, анекдоты были разными.
«Заспорили Гитлер и Сталин, что более действенно — убеждение или принуждение.
— Я за принуждение, — сказал Гитлер. — Вот смотрите.
Он намазал кусок хлеба горчицей, поманил пса, наступил тому на хвост и давил до тех пор, пока собака все не сожрала.
— Вам хорошо, герр Адольф, — сказал Сталин, — у вас есть хлеб. А у меня только горчица и убеждение. Вот смотрите. Берем горчицу. Поднимаем псу хвост и мажем жопу. Теперь он пока не вылижет все дочиста, не остановится.
— Да, — согласился Гитлер, — теперь и я понял: убеждение — это сила».
Такой анекдот в сороковые годы тянул, по меньшей мере, на десять лет без права переписки. На хитром языке служителей НКВД это означало пулю в лоб. Тем не менее, крамольный анекдот рассказывали. Правда, сугубо доверенным друзьям и по-тихому. Но случались и прокольчики.
« — За что посадили? — спросили новичка, который появился утром в камере Бутырской тюрьмы.
— За лень. Вчера мне анекдот о Сталине и Гитлере рассказали. Надо было тут же бежать в НКВД и стучать. А я отложил до утра. Кто-то оказался не таким ленивым».
Великий Сталин тоже любил анекдоты. Для него их специально коллекционировали.
« — Много анекдотов обо мне собрал? — спрашивал Сталин Лаврентия Берию, своего подручного палача.
— Целых два сибирских лагэра, товарищ Сталин, — отвечал тот».
Анекдоты Сталину умело рассказывали его некоторые приближенные. Одним из них был министр юстиции Горшенин. Подходя к залу заседаний Совета министров, Вождь прислушивался. Смеха не слышал. Входил. Спрашивал:
— Горшенин заболел или опоздал? Почему никто здесь не смеялся?
Какие же анекдоты рассказывали вождю и каким из них не заборонялось смеяться?
« — Вчера Черчилль и Рузвельт, — докладывал Берия Сталину, — всю ночь плели заговор против Советского Союза.
— И что?
— Ничего. Черчили, черчили, а рузувельтатов никаких».
— Ха-ха!
«Сталин вызывает Молотова.
— Завтра у меня встреча с фон-Риббентропом. Найдите мне официанта с именем Трифон.
— Зачем, товарищ Сталин?
— А я буду все время обращаться: «Господин фон-Риббентроп, сейчас товарищ три фон Иванов подаст вам новую вилку».
— Ха-ха-ха!
Рассказывают, что один остроумный, но не понравившийся Вождю анекдот стоил рассказчику жизни.
Некто Карл Радек, слывший приятелем Сталина, нередко доводил до колик слушателей своими остротами. Но однажды Сталин попросил:
— Карл, расскажи самый последний анекдот обо мне.
— Самый последний? — спросил Радек. — Он в том, что ты — великий вождь и учитель советского народа.
«Приятель» тут же пополнил коллекцию рассказчиков, которую собирало НКВД.
Анекдот не всегда насмешка и ерничество. В иных заложена большая наука жизни.
«Однажды сибирским утром из-под застрехи дома вылетел на кормежку воробей. Мороз трещал под пятьдесят. Пролетел воробей метров сто, околел, и камнем упал на землю. Лежит домерзает, с жизнью прощается. Мимо шла корова. Задрала хвост и ляпнула на воробья огромную дымящуюся лепешку. Тот в тепле отогрелся, стал перышки очищать, однако взлететь не сумел. Заметила его старания кошка, подбежала, цапнула и сожрала воробья.
Отсюда простая мораль. Не всегда враг тот, кто на тебя навалил кучу. Если попал в дерьмо — не рыпайся, потому что не всегда друг тот, кто тебя из кучи вытащит».
Помимо «ха-ха!», которые вызывали анекдоты в эпоху Великого вождя и Учителя советского народа, подобные байки давали простому человеку пищу для размышлений, утверждали в обществе новую мораль, каждому прививали новое мировоззрение, заставляя понять, что дерьмо — естественная среда нашего обитания, в нем в студеные морозы теплота и целительная сила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89