— Укоротить руку насильника, — ответил старик, — значит сохранить розу благоденствия в цветнике радости…
Они стали прощаться.
— Пожелаем вам, уважаемый Шамат, — сказал Курков, — долгих лет жизни, мир вашему дому, благоденствия большой семье.
Он ожидал в ответ слов благодарности, но старик отвечал на пожелание глубоко философски:
— Все в руках аллаха, уважаемые шурави. Не в нашей воле пожеланиями и молитвами убавить или прибавить то, что определено книгой судеб. Жизнь каждого человека — тонкая нить, которую аллах держит в руке. Вы знаете, что будет с вами завтра? Будете живы или умрете?
«Типун тебе на язык», — сказал бы Курков знакомому человеку и тут же бы засмеялся, чтобы убить горький осадок от неприятных слов. Как ни крути, как ни бодрись, а неизбежно озникает осадок. Не раз и не два видел Курков своих солдат перед боем. Те же люди, что были вчера, но в чем-то уже совсем не такие. Они на рубеже, который пролег для них между жизнью и небытием. Холодное ощущение пустоты живет не где-то там, в отдалении, оно рядом, оно внутри каждого, в сердце, в сознании. Это чувство требует общения, толкает людей друг к другу, сбивает в кружок, но в то же время замыкает каждого в себе.
Попрощавшись со старым Шаматом, они пересекли площадь и направились к дукану — оплоту сельской торговли. Сам дукандор — благородный купец Мухаммад Асеф — сидел на крыльце в удобном стуле-раскладушке и дремал. Походил он на большого сытого кота, который поджидает, когда беспечные серые воробьи припрыгают к нему поближе. Что поделаешь, так в жизни ведется — дукандор глазом остер, жадностью лют, счетом силен. Едва тронет рукой товар и уже знает, сколько могут за него дать, сколько нужно запрашивать. Другие пашут, сеют, жнут и молотят, а у дукандора все звенит монетами — раз, два, все пересчитано на афгани и пули, все легло костяшками счетов.
Торговля у дукандора Мухаммада Асефа давно перестала быть бойкой. Маман — кишлак невелик, деньги здесь обываватели — ахали — держат не в мешках, базарные связи война оборвала и порушила, но дело есть дело, и бросать его просто так не достойно уважающего себя мужчины. Бледный, с синевой в глубоких глазницах, дряблощекий, с носом острым и тонким, как клюв удода, днями сидел Мухаммад Асеф у дукана, все видел, запоминал, на жидкий ус накручивал, бородой помахивал.
— Салам алейкум! — пробасил Курков, подойдя к крыльцу дочки. — Как дела ваши, как торговля, уважаемый дукандор?
Урок, преподанный Кадыржоном, он усвоил и теперь уже не старался вопросами прижать человека к стене раньше, чем отработает положенную норму вежливости.
— Мир вам, шурави, — встрепенулся Мухаммад Асеф. — Милостив и справедлив аллах всемогущий. Все идет как надо, дальше будет лучше.
Легким движением дукандор погладил себя по щекам. Потом вскинул руки, потряс ими, чтобы сдвинуть рукава к локтям, протянул обе ладони навстречу капитану.
— Мир вам и почтение, дорогие гости.
— Как идет ваша жизнь? — спросил Курков. — Не беспокоит наше соседство?
— Рядом с гнездом орла, — ответил дукандор учтиво, — даже воробей чувствует себя в безопасности.
— Мне говорили, что вы поддерживаете народную власть, — сказал капитан. — Потому хотел бы поговорить с вами откровенно и доверительно.
— Торговля, уважаемый камандан, лучезарное дитя мира. Она становится сиротой, когда страну охватывает война. Поскольку народная власть стоит за мир, я ее поддерживаю всем сердцем.
— Хорошие слова — признак мудрости, уважаемый Мухаммад Асеф. Я знаю, в Кабуле постоянно думают о том, чтобы торговля развивалась, а на вашей благословенной земле, на земле пухтунов и хазарейцев, воцарились бы мир и спокойствие.
— Спокойствие подданным обеспечивает только та власть, которая жертвует своим покоем. Так должно быть. Так и есть. Это нам нравится.
Мухаммад Асеф встал, вынес из лавочки два раскладных кресла и поставил их для гостей. Они уселись под навесом и продолжили разговор.
— Нас, — сказал Курков, — привела к вам дорога дружбы. — Он старался говорить образно, на восточный манер — понятно и красиво. Строить такие фразы, как ему казалось, не составляло особых трудностей. Нужен был только некоторый навык, и он его приобретал. — У соседей всегда возникают взаимные обязанности. Чем бы мы, уважаемый Мухаммад Асеф, могли помочь кишлаку?
Дукандор стал долго и обстоятельно объяснять, какое значение имеет в их жизни мост через поток, и потом столь же дотошно начал убеждать капитана, что самой большой помощью мог бы стать ремонт моста. Курков сразу понял, к чему поведет разговор дукандор, и слушал его вполуха. В тот момент его больше интересовала личность Шаха, чья банда в последнее время активизировала свои действия в прилегавшем к «зеленке» горном районе. И капитан ждал момента, когда дукандор изложит свою просьбу, чтобы спросить о главном. Наконец он улучил момент.
— Вы, уважаемый Мухаммад Асеф, человек мудрый, — сказал он, и Кадыржон с удивлением посмотрел на командира, которого впервые видел в роли местного дипломата. — Ваше мнение для нас очень ценно. Скажите, каким вам представляется Шах? При этом замечу сразу: если вы не хотите говорить, пусть вопрос остается без ответа.
Дукандор качнул птичьим носом и иронически усмехнулся:
— Шип правды в вопросе опасен двуличием. Я отвечу вам, уважаемый. Ступивший на путь насилия Шах не дарит встречным людям сладостей. На его сердце чекан фальшивой монеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46