Потом они вернулись ко мне, и снова, не знаю почему, я почувствовал внезапный холод. Но голос у него был мягкий, и говорил он как человек, который воспитал в себе терпеливость.
— Я бы с удовольствием воспользовался этим насосом… Вода не повредит ни мне, ни коню.
Я попытался подобрать слова, а они будто в горле застряли, но тут понял, что он обращался не ко мне, а к кому-то у меня за спиной. Оказывается, это отец подошел и стоял сзади, опершись на ворота кораля.
— Пользуйтесь водой сколько хотите, незнакомец.
Мы с отцом смотрели, как он спрыгнул с седла одним плавным, текучим каким-то движением и подвел коня к желобу. Накачал в него воды почти до краев и позволил коню погрузить губы в холодную воду еще раньше, чем зачерпнул ковш для себя.
Он снял шляпу, выколотил из нее пыль и повесил на угол желоба. Руками стряхнул пыль с одежды. Достал из седельной скатки тряпочку и тщательно протер сапоги. Развязал шейный платок, сиял с шеи, закатал рукава рубашки, погрузил руки в желоб и принялся тщательно тереть их и плескать водой себе в лицо. Потом потряс руками, пока они просохли, вытер платком последние капли с лица. Вынул из нагрудного кармана рубашки гребешок и зачесал длинные темные волосы назад. Все его движения были ловкими и уверенными; с той же быстрой точностью он отвернул обратно рукава, снова повязал на шею платок и взял шляпу.
А потом, держа ее в руке, повернулся и зашагал прямо к дому. Низко наклонился, сорвал одну из маминых петуний и вставил за ленточку шляпы. В следующее мгновение шляпа оказалась у него на голове, он подогнул поля пониже быстрым, машинальным движением, ловко взметнулся в седло и повернул коня к дороге.
Я был зачарован. Никто из знакомых мне мужчин не заботился так о своей внешности. За это короткое время изысканность, тень которой я заметил раньше, проступила куда яснее. Она ощущалась в каждой мелочи. Все, что на нем было, носило следы долгой и нелегкой службы — но одновременно говорило и о крепости, свойственной качественным и дорогим вещам. Теперь меня больше не пробирал холодок. Я уже представлял себя в такой шляпе, таких сапогах, с таким ремнем…
Он остановил коня и оглянулся на нас. Он освежился и, могу поклясться, мелкие морщинки вокруг глаз у него должны были означать улыбку. Теперь, когда он вот так на нас глядел, его глаза уже не двигались без устали. Они смотрели спокойно, ровно, и ты знал, что все внимание этого человека обращено на тебя — даже в таком мимолетном взгляде.
— Спасибо вам, — сказал он мягким голосом и снова повернулся к дороге, спиной к нам — но тут отец заговорил в своей медлительной, неторопливой манере.
— Не спешите так, незнакомец.
Мне пришлось крепко вцепиться в жердь, иначе бы я свалился назад, в кораль. При первых звуках отцовского голоса человек и его конь, как одно существо, снова оказались повернуты к нам, и глаза незнакомца будто сверлили отца, горящие в мягкой тени под полями шляпы. Опять они меня словно схватили, и я задрожал. Что-то неуловимое, холодное и устрашающее повисло в воздухе между нами.
Я в изумлении смотрел, как разглядывают друг друга отец и незнакомец, неспешно оценивая один другого с невысказанным пониманием, свойственным братству взрослых людей и непостижимым пока для меня. А потом над нами как будто пролился теплый солнечный свет, потому что отец улыбнулся и заговорил с протяжными ударениями — это означало, что он уже принял решение.
— Я говорю, не торопитесь так, незнакомец. Еда скоро будет на столе, да и переночевать вы сегодня здесь сможете.
Незнакомец спокойно кивнул головой — как будто тоже принял решение.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал он, спрыгнул с седла и пошел к нам, ведя лошадь в поводу. Отец зашагал рядом с ним в ногу, и мы все вместе направились к сараю.
— Меня зовут Старрет, — сказал отец, — Джо Старрет. А вот этот, — он махнул рукой в мою сторону, — зовется Роберт Макферсон Старрет. Слишком уж много имен для одного мальчонки. Я говорю просто Боб.
Незнакомец кивнул еще раз.
— Зовите меня Шейн, — сказал он. А потом, уже мне: — Так ты Боб, значит. Ты довольно долго наблюдал, пока я приближался по дороге.
Это был не вопрос. Это было простое утверждение.
— Да… — пробормотал я с запинкой. — Да. Наблюдал…
— И правильно, — сказал он. — Мне это нравится. Если мужчина наблюдает за всем, что происходит вокруг, он ничего не упустит.
Если мужчина наблюдает… При всей своей мрачной наружности и прищуренном, тяжелом взгляде этот Шейн знал, чем доставить удовольствие мальчишке. Тепло его слов не покидало меня, пока он ухаживал за своим конем, а я суетился вокруг — повесил на колышек его седло, подкинул вилами сена, рьяно путался у него пoд ногами и спотыкался о свои собственные. Он позволил мне снять уздечку, и конь, который теперь, вблизи, оказался куда больше и мощнее, чем я думал, опустил ко мне голову и терпеливо стоял, пока я помогал незнакомцу соскрести с него лепешки налипшей пыли. Только один раз он остановил меня. Это случилось, когда я потянулся, чтобы убрать седельную скатку. В то мгновение, когда я к ней прикоснулся, он забрал ее у меня и положил на полку с таким непреклонным видом, что я понял — это трогать нельзя.
Когда мы втроем вошли в дом, мать уже ждала, и на столе были приготовлены три прибора.
— Я увидела вас в окно, — сказала она и подошла пожать гостю руку. Она была тонкая, живая женщина со светлой кожей, на которую даже наш здешний климат никак не действовал, и с массой пышных светло-каштановых волос — она их высоко закалывала, чтобы хоть немного, как она любила говорить, приблизиться ростом к отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45