– Я говорю совершенно серьезно. Что тут удивительного? Геномов, в которых не было бы как минимум сотни дефективных генов, просто не существует, а как правило, их гораздо больше. Сказать честно, все не так страшно, как звучит.
– Да, конечно, я же не специалист.
Доктор Энделецки вздохнула, поерзала на стуле.
– Вы ничего не знаете о генетике, профессор?
– Нет, не знаю. Человек не может знать все.
– Вы правы. Я, например, ничего не знаю об этой вашей… как же она называется? Ах да, о вашей психоистории. – Доктор Энделецки пожала плечами и продолжала: – Если бы вы взялись объяснять мне суть вашей науки, вам пришлось бы начать с азов, но даже в этом случае я бы вряд ли поняла вас. Ну так вот, что касается генетики…
– Да?
– Дефективный ген, как правило, ничего не значит. Существуют дефективные гены – настолько дефективные, настолько патологичные, что вызывают серьезные заболевания. Но это – большая редкость. Большинство дефективных генов просто-напросто работают плоховато, вроде разболтавшихся колес. Машина все равно едет – дрожит, правда, немного, но едет.
– Именно так обстоит дело с Вандой?
– Да. Более или менее. В конце концов, если бы все гены были в идеальном состоянии, мы все были бы как две капли воды похожи друг на друга и вели бы себя совершенно одинаково. Именно различия в генах делают людей разными.
– Но не ухудшается ли положение с возрастем?
– Да. С возрастом все мы чувствуем себя хуже. Я заметила, вы вошли, прихрамывая. Что с вами?
– Ревматизм… – смущенно пробормотал Селдон.
– Вы всю жизнь, им страдаете?
– Нет, конечно.
– Ну так вот: кое-какие из ваших генов сильно разболтались с возрастом, и теперь вы хромаете.
– А что случится с Вандой, когда она повзрослеет?
– Не знаю. Я не умею предсказывать будущее, профессор. Похоже, это как раз ваша специальность. Но если бы я решила угадать, я бы сказала, что с Вандой ничего необыкновенного не случится, то есть ничего, кроме того, что она в свое время состарится.
– Вы уверены? – спросил Селдон.
– Вам придется поверить мне на слово. Вы хотели узнать о том, каков геном Ванды, и сильно рисковали – вы могли бы узнать вещи, о которых лучше не знать. Но я говорю вам, что, по моему мнению, ничего ужасного ей не грозит.
– Но эта, как вы говорите… разболтанные гены – их никак нельзя укрепить, зафиксировать?
– Нет. Во-первых, это было бы слишком дорого. Во-вторых, нет уверенности, что они сохранят зафиксированное состояние. И потом… люди против этого.
– Но почему?
– Потому что они вообще против науки. Вам это должно быть известно лучше, чем кому-либо, профессор. Боюсь, что после смерти Клеона – особенно после его смерти – ситуация стала такова, что все больше людей ударяется в мистицизм. Люди не верят в возможность медицинской фиксации генов. Они предпочитают лечиться у шарлатанов – наложением рук, заклинанием и тому подобными методами. Честно вам скажу, мне нелегко работать. Субсидии мизерные.
Селдон кивнул в знак согласия.
– Конечно, я вас очень хорошо понимаю. И психоистория объясняет причины такого положения, но, честно говоря, я не думал, что ситуация ухудшится столь быстро. Я слишком сильно был погружен в свою работу и не замечал, что творится вокруг. Вот уже тридцать лет, – сказал Селдон, глубоко вздохнув, – я смотрю, как медленно, но верно распадается Галактическая Империя, а теперь, когда она близка к, параличу, я не вижу, как это вовремя предотвратить.
– Неужели вы пытаетесь это сделать? – изумленно вздернула брови доктор Энделецки.
– Да, пытаюсь.
– Желаю удачи… Насчет вашего ревматизма… Знаете, пятьдесят лет назад его можно было бы вылечить, а теперь, увы, это невозможно.
– Но почему?
– Аппаратуры, которая применялась для лечения, больше нет. Специалисты, занимавшиеся лечением этого заболевания, занимаются другими вещами. Медицина в упадке.
– Как и все остальное… – пробормотал Селдон. – Но давайте вернемся к Ванде. Понимаете, она кажется мне совершенно необычной девочкой, и ее мозг представляется мне непохожим на мозг других людей. Скажите, что говорят вам ее гены о ее мозге?
Доктор Энделецки откинулась на спинку стула.
– Профессор Селдон, известно ли вам, какое число генов принимает участие в обеспечении функции мозга?
– Нет.
– Тогда я напомню вам, что функция мозга – самый сложный аспект в функционировании всего организма человека. На самом деле, во всей Вселенной нет ничего более сложного, чем мозг человека. Следовательно, вы не должны удивляться, если я скажу вам, что в работе мозга принимают участие тысячи генов.
– Тысячи?
– Вот именно. Рассмотреть их все и обнаружить что-либо необычное попросту невозможно. Насчет банды я вам верю на слово. Пусть она необычная девочка с необычным мозгом, но ее гены мне об этом не говорят ни слова, кроме того, конечно, что мозг у нее в порядке.
– Скажите, вы могли бы найти других людей, чьи гены, обеспечивающие мыслительную функцию мозга, были бы такие же, как у Ванды?
– Сильно сомневаюсь. Даже если бы нашелся мозг, напоминающий мозг Ванды, различия в генах были бы колоссальны. Искать подобия – бесполезный труд. Но скажите, профессор, из-за чего вы думаете, что у Ванды такой необычный мозг?
– Простите, – покачал головой Селдон. – Но этого я вам сказать не могу.
– Что ж, в таком случае, я вам точно ничем помочь не сумею. Но как вы обнаружили что-то необычное в мозге девочки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134