«Ведь это говорил мерзавец Даймондзия Кискэ, который всегда радуется несчастью других. Как он смеет так говорить обо мне? Да ведь он мне должен по векселю восемьдесят мэ [91] Мэ — то же, что моммэ: около 4 г.

серебром! Придушить бы его за такие слова!» Но, вынужденный прятаться от всех, Моэмон терпел, как ему ни было досадно.В это время заговорил еще один:— Да Моэмон живехонек! Он, говорят, поселился вместе с госпожой О-Сан где-то возле Исэ. Ловкую устроил штуку!Едва Моэмон услыхал эти слова, как весь затрясся — озноб пробрал его — и пустился бежать, не чуя ног под собой.Остановившись на ночлег в гостинице Хатагоя в районе Сандзё, он, даже не побывав в бане, улегся спать, но как раз в это время проходили мимо собирающие для храма — те, что ходят в ночь семнадцатой луны [92] Верующие, добровольно заменяющие монахов при сборе подаяний на буддийский храм, выполняют этот обряд в ночь на семнадцатое число (по лунному календарю) в одежде из белой бумажной материи, с колокольчиком и ящиком для пожертвований на груди.

, и он подал им на двенадцать светильников [93] Двенадцать свечей зажигаются в храме для исполнения желаний молящегося.

, молясь о том, чтобы его преступление до конца его дней осталось нераскрытым.Но мог ли помочь ему, при его заблуждениях, даже сам бог Атаго-сама! [94] Бог грома, защитник от огня.

На другое утро, тоскуя по знакомым местам в столице, он отправился к Хигаси-яма, а затем, всячески скрываясь, и Сидзёгавару.В это время возвестили: «Сейчас начнется пьеса в трех действиях, с участием Фудзиты Кохэйдзи!» [95] известный актер времен Сайкаку, выступавший в театре Кабуки.

«Что это за пьеса? — подумал Моэмон. — Посмотрю, пожалуй, а потом расскажу О-Сан!»Получив циновку для сидения [96] В старом японском театре зрители сидели на полу на циновках или на подушках.

, он занял место позади и с беспокойством оглядывался, нет ли здесь кого-нибудь из знакомых.По пьесе один из героев тоже похищал девушку, и это было неприятно Моэмону, а когда он присмотрелся к тем, кто сидел впереди, то узнал супруга госпожи О-Сан!Дух замер у Моэмона! Вот когда он поистине занес ногу для прыжка в ад!Утирая крупные, как горох, капли пота, он выскользнул наружу и вернулся к себе в Танго. И уж после этого боялся Киото как огня.Приближался праздник хризантем. В доме составителя календарей остановился торговец каштанами, который каждый год приходил из Танго. Рассказывая обо всем, что делается на белом свете, он, между прочим, спросил:— А что приключилось с вашей хозяюшкой? Всем стало неловко, и ответа не последовало. Наконец хозяин сказал с кислым выражением лица:— Сгинула…Но торговец каштанами продолжал:— Бывают же люди похожи! В Танго, возле Киридо, я видел женщину — как две капли воды схожа с вашей супругой, да и молодец этот с ней…Молвив это, торговец ушел.Муж не забыл этих слов. Он послал человека в Танго, и так как это действительно оказались О-Сан с Моэмоном, он собрал надежных людей и отправил их поймать обоих.Так пришло возмездие.Расследовав все обстоятельства, привлекли по этому делу и помогавшую им женщину по имени Тама.И вот, вчера живые люди, сегодня они — всего лишь роса на месте казни в Авадагути [97] место казни в Киото.

… Всего лишь сон, что приснился на рассвете двадцать второго дня девятого месяца…Они ничем не омрачили последних своих минут, и все это осталось в предании. И сейчас жива память о них, словно все еще перед глазами у людей то желтое платье, что носила О-Сан. ПОВЕСТЬ О ЗЕЛЕНЩИКЕ, СГУБИВШЕМ РОСТКИ ЛЮБВИ Вкусна зелень в Эдо.
Конец года приносит смятение чувств Стильный ветер дует с северо-востока, по небу быстро бегут облака.И в городе все спешат — готовятся встречать весну [98] 1 января в Японии — начало весны.

.Здесь пекут рисовые лепешки, там метелками из бамбуковых листьев обметают копоть со стен. Звенит серебро и золото на чашках весов: перед концом года каждый торопится с обменом.— Кон-кон! Подайте грошик слепому… — назойливо тянут слепцы, стоя рядами у выставленных наружу прилавков.Среди уличного шума раздается:— Меняю молитвенные таблички!… [99] Домашние молитвенные таблички — «фуда». Раз в год старые таблички обменивают на новые, за небольшую плату.

— Дрова продаю!…— Кая!… [100] дерево, ветками которого вместе с ветками сосны украшают под Новый год ворота домов.

— Очищенные каштаны!…— Раки камакурские!…Продавцы игрушечных луков вынесли на улицу свой товар. Снуют, сбиваются с ног прохожие в новых таби и сандалиях на кожаной подошве. Как не вспомнить слова Кэнко-хоси!… [101] В произведении Кэнко-хоси «Цурэдзурэгуса» есть слова: «В ночь на первое января, когда уже совсем темно, жгут сосновые щепки, далеко за полночь бродят по улицам, стучат к людям в ворота, из-за чего-то бранятся, сбиваются с ног»

Да, и в старину так было, и теперь: если человек обзавелся хозяйством, то конец года для него — хлопотливое время!Вот наступили последние дни года.Глубокой ночью двадцать восьмого декабря загорелся дом. Поднялась суматоха, бегают люди, волокут сундуки на скрипучих колесиках, тащат на плечах корзины, несут тушечницы с принадлежностями для письма… срывают крышку с подполья, бросают туда самое ценное. И что же? У них на глазах все обращается в дым.Как фазанья матка в выгоревшем поле тоскует о своих детенышах, так на пожарище один печалится о жене, другой горюет о старой матери. Нет предела и горю тех, кто успел укрыться у друзей.В то время в Эдо, неподалеку от Хонго, жил торговец зеленью. Звали его зеленщик Хатибэ [102] В феодальной Японии для людей третьего сословия, не имевших родовой фамилии, часто считалось достаточным обозначение профессии и имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28