Дон Саверио объявил:
— Я вовсе не хочу быть вашим врагом, это совсем не в моих интересах.
Он рыцарски поклонился.
— Я пройду вперед: я уверен, что вы не нападете на меня сзади.
И Нино, опустив голову, последовал за ним.
— Мы придем еще до дождя, — заметил дон Саверио на берегу, где они присоединились к герцогине и ее спутнику.
— Но наша прогулка была необдумана. Нам придется переночевать внизу.
— Ничего не значит, — решила герцогиня, поспешно направляясь к Минори. — Мы опять увидим наш маленький дом, Нино!
Нино не ответил. Когда остальные вошли в ресторан у моря, они заметили, что Нино нет с ними.
Он быстро шел по берегу. Дождь хлестал его. У ног Нино вздымались волны. Он выбрал среди многих знакомых утесов самый высокий. К утесу от берега вела узкая полоска земли, с другой стороны он отвесно спускался в море. Нино стоял на его косой вершине и, как когда-то в пылу детского безграничного гнева и бурной жажды справедливости, простирал руки к морю. Ведь там, вдали, по ту сторону убогой и злобной действительности, всегда лежало царство благородства и мощной радости. Теперь там больше не было ничего! «И вы все еще так же слабы», — сказал он своим рукам.
— Ах! я не силен. Я только хвастал. Теперь судьба придумала нечто необыкновенное — и я побежден.
За его спиной послышалось пыхтенье: голова с красным, раздутым, усеянным белыми щетинами лицом лежала, точно отрубленная, на краю скалы и покачивалась. Затем из глубины выкарабкалось тело Рущука.
— Я все время звал вас, мой милый, вы не слышите. Вода тоже производит слишком большой шум… Вы устраиваете славные истории.
— Как это? — воинственно крикнул Нино, обрадовавшись, что может излить свой гнев.
— Вы убежали от нас, что же это такое? Вы можете себе представить, что герцогиня о вас беспокоится.
Нино отвернулся.
— И мы тоже.
— Вы не имеете никакого права беспокоиться обо мне.
Он топнул ногой.
— Какой сварливый молодой человек, — пробормотал Рущук. Он, наконец, нашел на скользком камне место, где надеялся не соскользнуть в своих галошах, и раскрыл зонтик.
— Идемте со мной.
— Посмейте прикоснуться ко мне!
— Хорошо, хорошо, я не трогаю вас… Вот он, молодой человек, которому досталось все, — сказал он самому себе и исподлобья с горечью оглядел Нино воспаленными глазами.
— Приходишь и застаешь эту женщину в ее сказочном дворце, где она преподносит себя, как подносят на блюде из золота и эмали тонкую, редкую дичь, белую куропатку, или что-нибудь в этом роде, уже слегка попахивающую. Крупная жемчужина между двумя большими локонами на лбу и другая в бледном ухе имеют точно такой же неопределенный блеск белил, как и лицо, Оно блестит так матово, оно омыто жирными водами, покрыто пудрой: это мудрое произведение искусства. Благородные формы щек, носа, рта защищены от повреждений утомленной кожей. Глаза, слегка покрасневшие, окружены темными кругами, которые позволяют догадываться, обещают, мучат… Она носит тюрбан, по-восточному сдержана и охвачена холодным опьянением. Она знает себя: знает, сколько сладострастия может дать ей каждый из ее членов, так точно, как я знаю, сколько денег мне должен тот или другой человек… И всю эту гордую культуру и обдуманную зрелость кому она дарит, куда выбрасывает? Она бросает их в сорную траву, она дарит их молодому человеку, который мог бы есть сорную траву точно так же, как белую куропатку, — и оттого, что его тщеславие немного задето, он стоит на камне в воде, топает ногами и не хочет идти в постель!
Нино слышал только одно. Он переступил с ноги на ногу.
— Вы кончили? Заметьте себе, что герцогиня никогда не белится!
И так как Рущук сострадательно покачал головой.
— Берегитесь думать это!
При этом он ткнул кулаком в живот Рущука, который сильно пошатнулся. Тяжелое тело склонилось к выступу утеса. Нино подхватил его, оба побледнели, Нино при мысли: «С дон Саверио бороться мне было не под силу; как же я смею касаться этого? Я трус!»
Рущук лепетал:
— Нас могут увидеть… Вот видите, теперь вы сами подхватываете меня. А если бы вы столкнули меня в воду, вы сами вытащили бы меня, потому что я так закутан в свой непромокаемый плащ, что утонул бы в луже воды. Оставьте же глупости. Я кое-что расскажу вам… Мой зонтик тоже пропал… Вы, собственно, могли бы сами сказать себе, что визит к герцогине меня достаточно волнует. Я не дон Саверио, для того это дело. Он хотел бы на ней зарабатывать деньги, как раньше. Но я способен чувствовать, молодой человек, и я страдаю оттого, что все могут обладать этой женщиной.
— Вы тоже страдаете?
Нино визгливо расхохотался.
— Да, оттого, что все обладают ею, только не я.
Рущук говорил монотонно, производя руками короткие, неуверенные движения. Перенесенный испуг и долгое, выношенное желание, опасное положение в обществе юного безумца среди непогоды на скользком, отвесном утесе, и при этом сознание, что герцогиня с террасы наблюдает за его барахтающимся силуэтом на фоне катящего волны моря — все это вредило его сдержанности.
— Раньше, в продолжение нашей долгой дружбы, она никогда не беспокоила меня. Она была герцогиня и нечеловечески высокомерна, и я твердо верил, что обладать ею невозможно. Конечно, ею все-таки обладали, и теперь я в уме рассматриваю с этой точки зрения всех старых знакомых. Они все у меня на подозрении, — это, знаете ли, необыкновенно неприятно. Даже мучительно. Почему бы и не я тоже? — спрашиваю я. — Герцогиня, красавица и доступна, — ведь всякому хотелось бы обладать ею!.. Теперь она уж больше даже не притворяется. Все обладают ею совершенно открыто.
— Вы лжете, — прорыдал Нино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69