Два года назад я случайно встретился с монахом, приехавшим из Хотана, царства на дальнем Западе, данника Поднебесной. Этот монах познакомил меня со своим стилем, красочным и полным жизни. Я понял, что нашим художникам следует изучить эту манеру, чтобы избавиться от мертвечины, присущей искусству Поднебесной. Я решил стать первопроходцем и отправиться в Хотан.
— Лично я, — сухо заметил судья, — полностью удовлетворен состоянием искусства в Поднебесной и сомневаюсь, что варвары могли бы нас чему-то научить. Однако я не считаю себя знатоком в этом вопросе. Продолжайте!
— Я попросил денег на дорогу у моего почтенного отца, — продолжал У. — Он дал их мне, в надежде на то, что это просто юношеская прихоть и в один прекрасный день я вернусь примерным молодым чиновником. Вам известно, что вплоть до недавнего времени путь в западные царства лежал через Ланьфан, — вот почему прибыл я сюда. И тут-то я выяснил, что теперь все пользуются северной дорогой, ибо в настоящее время равнины к западу от города обитаемы только кочевыми уйгурами — народом, незнакомым ни с искусством, ни с культурой.
— Если это так, — перебил его судья Ди, — то почему вы не отправились на север, чтобы продолжать путешествие?
Юноша улыбнулся.
— Попробую объяснить, сударь. Знайте, что я очень ленив и к тому же — человек настроения. Невесть почему, мне вдруг очень понравилось это местечко, и я подумал, что стоит пожить здесь и поработать. Кроме того, мне очень приглянулось само жилье. Я обожаю вино, и большая удача, когда им торгуют прямо у тебя в доме! Этот продавец обладает сверхъестественным чутьем на доброе вино, а погреб его выдержит сравнение с лучшими погребами столицы. Вот поэтому я здесь и остался.
Судья ничего не сказал на это заявление. Он задал следующий вопрос:
— Где вы были прошлой ночью, скажем, с первой до третьей ночной стражи?
— Здесь! — не задумываясь, ответил юноша.
— Есть ли у вас свидетели, которые могут это подтвердить?
У грустно покачал головой.
— Нет, — ответствовал он. — Я же не знал, что генерала убьют в эту ночь!
Судья Ди подошел к лестнице и окликнул лавочника.
Когда круглое лицо последнего появилось внизу, судья спросил его:
— Помогите нам разрешить дружеский спор: не заметили ли вы, куда и когда выходил мастер У прошлой ночью?
Лавочник почесал голову и сказал с ухмылкой:
— Извините, сударь, но никак не припомню. Прошлой ночью здесь столько народу шастало, что я толком и не скажу, выходил ли куда-нибудь мастер У или нет.
Судья Ди кивнул, слегка потеребил бороду и сказал, обращаясь к юноше:
— Сюцай Дин утверждает, что вы наняли соглядатаев, которые следили за его усадьбой!
У расхохотался.
— Какая бесстыдная ложь! — воскликнул он. — Я тщательным образом избегал этого недостойного генерала. Я бы и медяка ломаного не заплатил за то, чтобы узнать, что он делает!
— В чем, — спросил судья Ди, — ваш отец обвинял генерала Дина?
Лицо У сразу приняло серьезное выражение.
— Старый мерзавец, — начал он с горечью в голосе, — пожертвовал жизнью целого батальона императорской армии; восемьсот солдат положил, чтобы самому выпутаться из затруднительной ситуации. Варвары порубили их на мелкие куски. Генералу Дину не сносить головы, если бы не возникшие в то же самое время волнения в войсках. Дело решили замять, дабы не давать солдатам повода для еще большего возмущения. Генерал отделался тем, что его лишь заставили уйти в отставку.
Судья Ди не сказал на эту речь ничего.
Он подошел к стене и стал рассматривать картины У, на которых были изображены сплошь буддийские святые и божества. Богиня Гуан Инь удавалась художнику особенно хорошо: иногда она была нарисована одна, иногда среди группы окружающих ее божеств.
Судья повернулся.
— Позвольте мне завершить откровенную беседу откровенными словами, — сказал он. — Ваш так называемый новый стиль не показался мне каким-то шагом вперед. Впрочем, возможно, к нему просто следует привыкнуть. Если бы вы дали мне одну из ваших картин, я смог бы получше рассмотреть ее на досуге.
У с сомнением посмотрел на судью. После минутного колебания он снял со стены средней величины картину, изображавшую богиню Гуан Инь в окружении четырех других божеств. Развернув ее на столе, У взял свою печать — кусок белой яшмы с искусной резьбой, лежавшую на крошечной подставке из черного дерева. Приложив печать к подушечке с киноварью, он поставил ее в уголке картины. Отпечаток представлял собой древнее начертание иероглифа «Фэн» — имя живописца. Затем У свернул картину и вручил ее судье.
— Итак, я арестован? — спросил он.
— Похоже, вас тяготит какое-то чувство вины, — сухо заметил судья. — Нет, вы не арестованы, но вы не имеете права покидать дом до моего распоряжения. До свидания, и спасибо вам за картину!
Судья Ди сделал знак десятнику Хуну. Они спустились вниз по лестнице. У поклонился на прощание, но не стал провожать посетителей до двери.
Когда судья и Хун вышли на улицу, десятник не выдержал и взорвался:
— Этот дерзкий невежа заговорил бы по-другому, если бы он лежал перед помостом с пальцами в тисках!
Судья улыбнулся.
— У, несмотря на свою молодость, весьма умен, — бросил он. — Но все же он уже сделал одну очень грубую ошибку.
Дао Гань и Цзяо Дай поджидали судью в его кабинете.
Они провели всю вторую половину дня в усадьбе Цзяня, расследуя несколько случаев вымогательства. Дао Гань рассказал, что нашел подтверждения сделанному Лю Вань-фаном в суде заявлению, что Цзянь Моу руководил большинством дел лично, в то время как оба советника только подобострастно поддакивали ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82