– Но вы убили не президента, Джо.Казалось, Зангара это не слишком смутило.– Я ошибся, – пожал он плечами.– Вы ранили много других людей. Они могут умереть.– Плохо.– Теперь вы сожалеете?– Ну да, конечно. Жаль, что могла умирать птица, лошадь, корова. Не моя вина. Скамейка качалась.– Что вы имеете в виду?– Скамейка, на которой я стоял, она качаться.– Вы хотите сказать – она шаталась. Поэтому вы промахнулись?– Конечно. – Он снова посмотрел на меня, на этот раз озадаченно. Ему хотелось знать, почему я не спрашиваю о том, что видел его в саду сермэковского зятя. Мне хотелось знать, сможет ли он выйти из положения с этим его бесконечным «убить президента». «Пусть потерзается», – решил я.Уинчелл достал, наконец, блокнот, сказав:– Давайте начнем с самого начала, Джо.– Отлично.– Сколько вам лет?– Тридцать три.– Где вы родились?– Италия.– Сколько времени вы в Америке? – Был здесь, сентябрь 1923 года.– Были женаты, Джо?– Нет.– Родители живы?– Жив отец. Мать умереть, когда мне было два года. Я мать не помню. У меня мачеха. Шесть сестер.– Где сейчас ваша семья?– Калабрия.– В Италии?– Ну да.– Чем вы занимались, с тех пор как живете в Америке, Джо?– Работа. Каменщик. – Он нервно взглянул на меня, коротко улыбнулся, почесал щетинистый подбородок и щеку острыми пальцами и добавил: – Иногда садовник.Уинчелл выстреливал вопросы с умопомрачительной скоростью и записывал ответы:– Где вы жили в Америке?– Долго в Нью-Йорке. Иногда Майами, иногда Нью-Йорк. Страдаю желудком, – он указал на шрам в шесть дюймов поперек живота. – Когда холодно, я жить Майами.– А чем вы занимались, когда приехали сюда?– Ничем. У меня есть немного денег.Шериф тронул Уинчелла за плечо и сказал:– При нем было пятьдесят долларов, которые он потерял вместе с брюками.Уинчелл небрежно кивнул и продолжил:– Прежде у вас бывали неприятности, Джо?– Нет, нет, неприятностей, нет, нет. Ни в какой тюрьме не сидеть. Эта первый.– Пытались раньше кого-нибудь убить?– Нет, нет, нет...– Сколько времени планировали покушение? Когда это впервые пришло вам в голову?– В голове, у меня все время желудок... – Он сжал руками, как клещами, живот в том месте, где был шрам, и нахмурился. Казалось, что он на самом деле говорит правду.– Расскажите, что с желудком, Джо.– Когда я работать на кирпичном заводе, я сжег желудок. Тогда я становился каменщик.– Желудок все еще вас беспокоит?– Иногда сильная боль. Сильно болею. В желудке огонь. Делается жар в голове, я превращаюсь как в пьяный, и я чувствую, как хочу стрелять себя, и я думаю – почему я стрелять себя? Лучше стрелять в президента. Если бы я был хорошо, то никого не беспокоил.– Не хотите жить, Джо? Жизнь вас не радует?– Нет, потому что я болен весь время.– Неужели вам не хочется жить?– Мне все равно, я жив или умер. Мне это все равно.– Джо, я еще кое-что хотел бы спросить.– Вы знаменитый человек. Спрашивайте, что хочется.– В вашей семье, Джо, не было никого больных?– Нет.– Сумасшедших нет?– Никого в сумасшедшем доме.– Вы пьющий, Джо?– Я не могу пить. Если я пить, то умирать, потому что желудок горит. Ничего не могу пить.– А есть можете?– Совсем мало, мне больно. Горит. Я иду в Майами к врачу, но никто помочь не может.– Вы сказали, что вы гражданин Америки, Джо?– Ну да. Я член Союза каменщиков.– Кто-нибудь в этой стране когда-нибудь причинил вам неприятности?– Нет, никто.– Вы в Майами поселились, верно? Может, здесь у вас были неприятности?Зангара скривился, в первый раз выказав раздражение. Он ткнул пальцем в шрам.– Здесь плохо. Для чего жить? Лучше умереть, все время страдаю, страдаю все время.Это смутило Уинчелла. Изумившись, что что-то могло его смутить (но это было так), я вступил в разговор, спросив:– Вы умираете, Джо? Сюда, в Майами, приехали умирать?Его зубы сверкнули немыслимой белизной.– Свою работу закончить, – ответил он. Уинчелл взглянул на меня раздраженно, возможно, из-за того, что я влез без его разрешения, и продолжил:– Почему вы ждали, пока мистер Рузвельт закончит выступление? Он был лучшей мишенью, пока сидел в машине.Это немного сбило Зангара, и он, почти заикаясь, сказал:– Не было шанса, потому что люди впереди поднялись.– Они поднялись, когда вы в него выстрелили. Вам пришлось для этого встать на скамейку, верно?– Я старался, как мог. Не моя вина. Скамейка качается.– Откуда начал, туда и пришел, – сказал сам себе Уинчелл, просматривая записи.– Знаете мэра Сермэка? – спросил я.Рука снова нервно почесала заросший подбородок и щеку; темные глаза на меня не смотрели.– Нет, я его не знаю. Я просто хотел убить президента.– Вы не знали, какой из себя мэр Сермэк?– Нет, нет, нет. Я хотел только президента. Знаю только президента, потому что видел портрет в газете.В газете дважды был напечатан портрет Сермэка. Уинчелл снова вмешался, но уже развивая мою тему:– А вас не волнует, что Сермэк может умереть?– Никогда не слышать о нем.– Джо, а что такое мафия?– Никогда не слышать.Уинчелл посмотрел на меня; я мягко улыбался.Он спросил:– А вы не в мэра Сермэка стреляли? Вас, случайно, не мафия наняла, чтобы застрелить Сермэка? Почти смеясь, Зангара ответил:– Ерунда какая!– Почему вы не попытались улизнуть из парка, Джо?– Оттуда нельзя уйти. Слишком много народу.– Ведь это самоубийство, Джо. Зангара поморгал, не понимая.– Рискованно, Джо, – объяснил Уинчелл. – Разве это не рискованно?Голый маленький человечек снова поежился.– Нельзя увидеть президента одного. Всегда люди.– Вы анархист, Джо? Коммунист?– Республиканец, – ответил он.Такое заявление остановило Уинчелла еще раз.Потом он спросил:– Но вы ведь не пытались убить президента Гувера?– Почему. Если бы увидеть его первым, первым убить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114