Вместо головы его на плечах уже
сидела увенчанная костистым гребнем, снабженная зубастой пастью башка,
а по плитам пола постукивал невесть откуда взявшийся чешуйчатый хвост.
Однако раньше, чем старый Ютин знакомец, дракон, закончил свою метаморфозу,
несчастная принцесса глубоко и надолго погрузилась в забытье.

¤ * *

Он привык называть себя Арманом, хотя имя его было Арм-Анн, и в
звучании этого имени эхом отзывались все двести поколений его предков - могущественных
драконов-оборотней, чьи имена хранила каменная летопись
подземного зала. Одиночество его, длившееся два столетия, наполнено было
их присутствием - каждый раз, спускаясь с факелом в недра замка, он
ощущал на себе взгляды бесчисленных горящих глаз.
Разве самый последний листочек на дереве не есть посланец корней?
Бесконечно свободные в небе и на земле, неукротимые и почти неуязвимые - предки
его были тем не менее рабами Закона, и несли свое
рабство с радостью, и считали его привилегией.
Тысячелетиями они гордо выполняли ритуал, дающий им право бестрепетно
смотреть в глаза соплеменникам. Они жили и умирали в согласии с
собой, в мире со своими родичами и почитаемые потомством.
Не раз, щурясь от факельного дыма, проводя рукой по каменным письменам,
Арман читал, с трудом разбирая знаки и слова:
"Юное существо, дева... венценосная добыча... украшение твоего
промысла... Да укрепит тебя жизнью своей, и радостью, и младостью...
Преуспей в промысле и выполни Ритуал, и поднимись к звездам, и жар гортани
твоей сравнится с солнечным пламенем..."
Тысячелетиями драконы похищали юных пленниц из людских поселений - принцесс,
дочерей воевод и вождей, великих и малых властителей.
В ритуальной комнате - круглом зале с отверстием в потолке - огнедышащие
ящеры торжественно вкушали добычу.
Множество раз Арман брался читать описание этой трапезы, но так ни
разу и не добрался до конца. Стена же покрылась таким толстым слоем факельной
копоти, что знаки невозможно стало различить.
Однажды, как повествует летопись, пленнице удалось спастись - ее
вызволил богатырь-колдун, вступивший в схватку с ящером и одолевший
его.
С тех пор ритуал изменился - несколько уязвленные драконы уже не
расправлялись с пленницами немедленно, но заточали их в башню, будто бы
бросая вызов возможным освободителям. Узнав о похищении принцессы, рыцари
округи отправлялись ее выручать; множество их трагически погибало,
однако история сохранила имена нескольких счастливчиков, сумевших-таки
добиться своего. Вероятно, на их долю выпадали совсем уж старые, или
больные, или немощные драконы. Или?..
Много лет Армана мучил этот вопрос. Неужели та странность, тот болезненный
изъян, который он ненавидел в себе и берег, прятал, загоняя в
потаенные уголки сознания - неужели изъян этот проявлялся когда-то в
ком-то из славных его предков?
Обнадеженный и раздираемый сомнениями, он снова и снова спускался
с факелом в подземный зал и вчитывался в каменную летопись; снова и
снова он получал ответ: нет. Те сумасшедшие юноши, которым удавалось отвоевать
заточенную в замке принцессу, были попросту счастливчиками - ни
один дракон не отдал пленницу добровольно. Он похищал ее, чтобы пожрать:
"Преуспей в промысле и выполни Ритуал"...
Необузданные и могучие, они поступали так, как велел Закон. Они
были счастливы, вступая в поединок, и досадовали, если противника хватало
на один лишь язычок огня. Исполнив ритуал, они, воодушевленные,
устраивали игрища, которые часто заканчивались смертоубийством, потому
что высечено на древнем камне: "...Пращуров почитай, и теплый ветер
поднимет крылья твои, и твои потомки будут почитать тебя... Но брат
твой, чья молодость приходится на твою - беда твоя... Бейся, покуда не
иссякнет огонь в глотке его..."
Теперь иссяк и сам род. Последний потомок парит над замком,
последний потомок бродит с факелом в подземелье.
"Промысел твой - честь и сила твоя. Преуспей в промысле, и не
угаснет твое благодатное пламя"...
Арм-Анн, привыкший называть себя Арманом, не преуспел в промысле.
Бывали дни, когда он совсем об этом не думал - небо и море в такие
дни имели свой обычный цвет. Если бы таких дней было больше, он смог бы
спокойно дожить до старости.
Но в другие дни - серые, сухие, подернутые мутной пеленой, когда
накатывали раскаяние, застарелое чувство вины, тоска и безысходность - в
такие дни он ощущал свою неполноценность так остро, что не хотелось
жить.
Он был выродком, одиноким уродом, отщепенцем - и он был последним
листком на древе, чахлым посланцем могучих корней.
Двести поколений его пращуров смотрели на него с покрытых клинописью
стен. Иногда ему казалось, что он сходит с ума.
Во что бы то ни стало он должен был исполнить требование древнего
Закона, однако сама мысль о ритуальной комнате была ему страшна и противна.
Двести первый потомок был подвержен ночным кошмарам. Просыпаясь в
холодном поту, он мог вспомнить только сладковатый цветочный запах, от
которого слабели колени и подступала тошнота. Стиснув зубы, он пытался
расшевелить свою память - и упирался в тупик, потому что вспоминалось
всегда одно и то же - круглые комья глины, скатывающиеся по склизкому
склону, деревянные пуговицы, скатывающиеся по наклонной доске, и голоса - возможно,
отца, которого он плохо помнил, или матери, которую он не
помнил совсем.
Каждый раз, вылетая из замка в обличье дракона и возвращаясь назад,
он вынужден был передергиваться, попадая в ритуальную комнату - а
миновать ее никак нельзя было, так как драконий тоннель брал там свое
начало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11